ПЕРВЫЕ НОМЕРА СЕЗОНА.

Наш футбол всегда славился вратарями. Окиньте взглядом их ряды — Соколов, Идзковский, Трусевич, Жмельков, Акимов, Хомич, Леонтьев, Иванов, Набутов, Макаров, Яшин, Котрикадзе, Кавазашвили, Рудаков, Пшеничников... Да разве всех назовешь! Среди наших блистательных вратарей, как мне кажется, особое место занимает Виктор БАННИКОВ. Почему особое? Потому, во-первых, что немногим из них удавалось стать дважды лауреатом приза журнала «Огонек». А главное потому, что путь в футболе Виктора Банникова совершенно нетипичен. Долгие годы он вообще не признавал футбол, а если сказать точнее — попросту не любил его. С этого и начался наш разговор.

 

ОБ ИГРЕ, О ТОВАРИЩАХ, О СЕБЕ

РАЗНЫЕ ГОДЫ ВРАТАРЯ

— Вас, Виктор, называют нетипичным вратарем. Вы не возражаете против этого?

— Так меня впервые назвал один польский журналист. Прочитав эти слова, я сперва удивился, но потом подумал, что основания у него были. Обычно хорошими вратарями становятся те ребята, которые с детства мечтают встать в ворота и уже к 16—17 годам имеют стаж. Мне детство не улыбнулось. Я рано потерял отца — он погиб на войне, долго жил в эвакуации, вернулся с матерью в Житомир в сорок шестом, когда мне было восемь лет. Это были очень трудные годы. Мальчишкой пошел работать на обувную фабрику. Так и жил: днем — работа, вечером — школа, а иногда в свободное время приходил на спортплощадку. Больше всего нравились прыжки в высоту, но я смог заняться ими довольно поздно, лет в восемнадцать. Стал преодолевать высоту, превышающую мой рост на 16 см — 195. Затем неожиданно увлекся баскетболом, спустя год выполнил первый разряд. И тут я «заболел» волейболом. Особенно мне нравилось играть в защите, доставать «мертвые» мячи. Подумал, что это уже навсегда. Но, как видите, опять ошибся. Мне было двадцать лет, когда все снова изменилось.

— Как и почему?

— Решил случай. Однажды на улице ко мне подошел незнакомый человек и представился — Лев Мисиожник. Сказал, что не раз видел меня на различных соревнованиях и подумал, что я обладаю всем необходимым для того, чтобы стать вратарем. Сам он тренирует на общественных началах заводскую команду и, если я не имею ничего против, готов попробовать меня в воротах. Я согласился, уж больно он интересно говорил о футболе. И вот в двадцать лет я впервые встал в ворота. К этому времени ребята уже добиваются многого, становятся мастерами. Странно было начинать так поздно, в самом деле нетипично, и друзья откровенно посмеивались надо мной. Мне казалось, что, поскольку я ни на что не рассчитываю, то потому и ничем не рискую. Но вышло куда сложнее. Представляете, мне по наивности казалось, что я все умею — прыгать, падать, обращаться с мячом, мгновенно реагировать на любые удары, правда, волейбольные. В воротах же почувствовал себя, как первоклассник. С трибуны кажется, что мяч летит так медленно, что вратарь может успеть за это время повторить всю таблицу умножения. На самом деле мяч проносился мимо меня, как пушечное ядро, — страшно, со свистом. Я не успевал, как говорится, и глазом моргнуть, а он уже бился в сетке. Полнейшая беспомощность! Гордость моя была уязвлена. Неужели не справлюсь, неужели я слабее других? Вот так началось. А потом, когда я почувствовал, как это здорово — взять мяч, понял, что без футбола не смогу жить.

— Значит, вы уже не изменяли футболу, как, скажем, легкой атлетике или баскетболу?

— Один только раз и на один миг. После первого матча, сыгранного за команду Льва Мисиожника. Я полетел в ноги нападающему и... очнулся в больнице. Мяч отбил, но удар пришелся в голову. Посмотрел на себя в зеркало: в бинтах, одни глаза видны. Подумал: так вот каков он, футбол! Но тут же устыдился собственной слабости. Выписался из больницы и побежал на стадион. И почти сразу меня пригласили в черниговскую «Десну». Вот там-то и началась настоящая работа с тренером Иосифом Лившицем. Если сказать в двух словах — я изнемогал. Однако, видимо, без такого труда ничего в спорте не добиться. Тем более, если, как я, опоздал на несколько лет, и надо догонять. Еще через год я оказался в киевском «Динамо» — рядом с Олегом Макаровым, на которого взирал, как на бога.

— Но, помнится, вы не сразу заменили прославленного киевского вратаря?

— По-настоящему обосновался в киевских воротах только в шестьдесят четвертом. И в том же году впервые получил приз «Огонька». Мне кажется, решающую роль в этом сыграл матч со «Спартаком» на Кубок...

Да, Банников прав. В те два дня (матч переигрывался на следующий день) он буквально потряс зрителей. Вратарь творил невозможное. То с места взмывал вверх, как птица, то пулей летел вперед, то, как в замедленной съемке, проплывал несколько метров в воздухе и вроде бы зависал на месте, перехватывая мяч. Он был то легок, то тверд, как скала. Все, чем наградила его природа, все, что выработал он в себе огромным трудом, все это он расходовал щедро в том матче. И сразу об этом элегантном вратаре горячо заговорила пресса. Он тут же стал вратарем сборной страны — парень, о котором еще совсем недавно никто ничего не знал, который даже и не мечтал о славе. А она грянула, как веселая, громкая майская гроза.

— Отрезвление пришло быстро, — продолжал Банников. — В товарищеском матче против сборной Бразилии. Я был уверен в себе, не сомневался, что сыграю удачно. Но Пеле смял и нашу защиту, и меня. Я понял, что надо еще многому учиться, многое постигнуть. Грустно, когда приходит разочарование. И хотя на будущий год я выехал в составе сборной на чемпионат мира в Англию, прежняя радость не возвратилась: меня не поставили ни на один матч.

Да и в клубных делах я отстал: динамовцы стали чемпионами страны, а я остался без медали — не успел сыграть нужного количества матчей. Словом, это был почти самый трудный год в моей спортивной судьбе.

— Почему почти? Было еще труднее?

— Увы, в шестьдесят девятом, когда я, кстати, тоже остался без медали — на этот раз серебряной. В начале сезона я тяжело повредил руку, долго лечился, а когда, наконец, поправился, так и остался до конца сезона в запасе...

Он любит свою семью — жену Людмилу и дочку Иришку. В семье он всегда черпал нужный заряд бодрости и спокойствия, без которых вратарь не вратарь. Но тут и семья мало чем могла помочь. Как преодолеть чувство ненужности? На людях он старался скрыть свое настроение, но дома видели, как он мучается, как, словно лунатик, бродит из угла в угол, не находя покоя, не в состоянии убежать от тревожных мыслей. Ведь ему уже скоро тридцать, по неписаным футбольным законам это уже почти конец вратарской биографии.

Банников придумывал себе массу дел — таких, какие требовали физической нагрузки. Ни на один день не позволял себе расслабиться, помимо обязательных тренировок, бегал кроссы, работал со штангой, часами плавал в бассейне. Он страстно мечтал вернуться в большой футбол. И вот весной семидесятого года его пригласили московские торпедовцы, и он, истосковавшийся по мячу, с радостью принял приглашение.

— Вообще-то я однолюб. В киевском «Динамо» я стал вратарем, выступая за этот клуб, получил высшее образование, с этой командой я изведал самые большие радости, какие могут выпасть на долю спортсмена. Я не думал, что «Торпедо» откроет для меня еще что-то новое. Но случилось именно так. Уж не знаю почему, но новый коллектив встретил меня как близкого человека. Говоря о командах, мы слишком часто употребляем слово «семья», и поэтому не так уж веришь ему, когда вновь и вновь встречаешь. Но в данном случае иначе не скажешь — да, именно семья. И буквально с первого же дня вернулось ко мне то чувство душевной легкости, о котором я уже стал забывать. К счастью или к несчастью, но вскоре представился случай доказать на деле, как я благодарен автозаводцам за их отношение ко мне.

Это случилось в Баку. Он прав, говоря «к счастью или к несчастью». К счастью — потому, что нет, наверное, большего удовлетворения, чем на добро ответить добром. А он играл на грани нокаута и спас свои ворота во многих эпизодах. К несчастью же — потому, что е одном этом матче оп дважды перенес сотрясение, все видел в тумане, но защищал ворота «Торпедо» до конца. Позже тренер «Нефтчи» Ахмед Алескеров рассказал мне:

— Я видел, что с Банниковым происходит что-то неладное, и удивлялся его стойкости и мужеству. Наверное, только такие люди и становятся большими мастерами...

— В Москве меня поразило и нечто другое. Помню, играем против «Динамо». За воротами, как всегда, Алексей Хомич со своей камерой. Болеет он, конечно, за свою родную команду. Но вот кончился первый тайм. Идем в раздевалку. Хомич рядом. И вдруг начинает говорить о моих ошибках, на ходу рассуждает, как следовало сыграть. Если выражаться примитивно, то действует против своих. Вдумайтесь в это! С той поры, когда я вижу Хомича за своими воротами, за спиной, играю вдвое старательнее.

— И в заключение: на чем держится вратарское искусство?

— Ну, это большая тема. Могу лишь сказать вкратце, что когда-то я считал обязательным условием внешнюю красоту игры. Позже понял, красота красотой, но главное все-таки — надежность. Только тот вратарь по-настоящему хорош, который умеет принимать мяч просто и незаметно. Это трудно, но в этом изюминка. Надо быть обязательно смелым. Дрогнешь хоть в одном эпизоде, так и останешься трусом, а без смелости в воротах делать нечего. Ты первый номер и последняя надежда команды. Значит, нечего считаться с собственной персоной. И еще, если команда играет в определенном моральном ключе, то и ты обязан вести ту же партию: победу приносит сумма усилий, и все они должны быть созвучными.

Очень рад, что вернулся в большой футбол, что снова играю за сборную страны, стал призером «Огонька». На этом призе такие обязывающие слова — «мужество, ловкость, смелость, находчивость»... И вот в списке «33-х» оказался. Вот так, за самым неудачным годом пришел самый удачный. Но ведь тут не лотерея, правда? В общем, живу, играю, нужен...

 

Интервью провел Михаил МИХАЙЛОВ.

(«Футбол-Хоккей», 1970)