Иные тренеры повадками, взглядами, вкусами заставляют вспоминать, какими они были в свою молодую пору, когда играли. Это – Якушин, Бесков, Николаев, Симонян, Лобановский. А есть и другие, не менее заслуженные, чьи игровые годы в расчет принимать не принято, разве лишь мельком, для справки, для полноты картины упомянут, что они состояли в таких-то командах. Скажем, Аркадьев, Качалин. Перед нами вовсе не исключение из правил, а скорее само правило, настаивающее на том, что тренерское дарование проявляется совсем не обязательно у звезды.

Вот и Виктор Александрович Маслов входит в когорту тренеров тренеров-классиков, а как об игроке история о нем умалчивает. И все-таки начну издалека, глядишь, читателю пригодится кое-что из стародавнего свидетельства

В ПОЛЕ моего юношеского болельщицкого зрения Виктор Маслов попал в 1938 году вместе со своим «Торпедо», только что включенным в высшую лигу. Тогда Москва и без того была богата видными командами, не говоря о «Спартаке» и «Динамо», устойчивым вниманием пользовались ЦДКА, «Металлург», «Локомотив». Мы были избалованы выбором матчей, и, вполне вероятно, вновь объявившийся клуб остался бы за кадром, как и «Сталинец». «Крылья Советов», «Буревестник» и «Пищевик», тоже в том году представлявшие столицу. На встречу «Спартака» с «Торпедо» мы двинулись беспечной гурьбой, рассчитывая на легкое зрелище, нисколько не сомневаясь, что новичков быстро поставят на место, угомонят, и на том можно будет закончить знакомство с ними. Произошло невероятное: «Спартак» проиграл 2:3, и не как-нибудь по-дурацки, а в игре живой, где противник был нисколько не хуже. Интерес взыграл, на торпедовские матчи потянуло. Вскоре прогремели победа над киевским «Динамо» (5:1), ничья с «Динамо» тбилисским, когда торпедовцы, пропустив три мяча в первом тайме, тут же, до перерыва, забили три в ответ.

Если столь увлекательно раскручиваются события, начинаешь с разбором приглядываться к команде, для тебя, зрителя, она перестает быть безликой россыпью по зеленому одинаково одетых (белые майки, черные трусы), хочется высмотреть, разглядеть всех одиннадцать порознь, чтобы вернее понять, почему у них вместе складно получается. При таких выгодных обстоятельствах и возникла фигура левого хавбека Маслова.

В моих глазах он был здоровенным мужиком. А мои глаза — это глаза студента-первокурсника, гуманитария, маменькиного сынка, в футбол не игравшего, которому еще предстояло пройти армию и войну. Это позже для меня все мастера стали молодыми людьми, юношами, а тогда Маслов был старше на десять лет, дяденька с тяжелыми плечами, толстоногий, начавший со лба лысеть. Красот и трюков ждать от него не приходилось, Состояли в «Торпедо» другие, хорошо смотревшиеся, — завзятые бомбардиры П.Петров и А.Синяков, ловкий краек Р.Каричев, искусник и фантазер хавбек К.Рязанцев, страха не ведающий центр защиты И.Кочетков. Тем не менее, Маслов был заметен. Хотя мы и знаем прекрасно, что футбольное товарищество нерушимо, что каждый на поле обязан свято блюсти законы этого товарищества, все же при долгом наблюдении привыкаешь выделять в памяти тех, кому нужно больше, чем остальным. Маслов и был таким. Не просто артельным, компанейским мужиком, а атаманом, страдальцем за общее дело. Нет, не возьмусь сочинять ему характеристику, как хавбеку в системе «дубль-ве», в ту пору я был чужд атлетической геометрии. Но готов поручиться, что из хавбека Маслова выпирала личность, ценная для «Торпедо» и привлекательная для трибун, обитал и не сдавался в нем дух игры. Можно было быть уверенным — в лепешку расшибется, а сделает все, что от него зависит. Прерывисто, на бегу, густо басил: «Пошли, братцы, не останавливаться, дожмем, кинь влево, я — здесь!». В капитанах он ходил, а тогда, заметим, капитаны были повлиятельнее, чем нынче, не забывалось еще время, когда они, до появления тренеров, заправляли в командах всеми делами.

От того моего впечатления с трибуны, издали, до нашего знакомства протекло много-много лет, по футбольному — сезонов. Маслов в войну сделался тренером в своем «Торпедо». Долго был как бы на подхвате, сменным, запасным. Поработает год-другой, и, глядишь, на его месте новый человек, а он далеко не уходит, надеется, что понадобится, в случае чего тут как тут, под боком, свой, коренной, терпеливый, не обидчивый, да и, пожалуй, сам еще не решивший, каков он в этой роли, так властно тянущей его к себе. Руководили «Торпедо» Ф.Селин. Н.Никитин, К.Квашнин, В.Мошкаркин, Н.Морозов, К.Бесков, люди с именами, но никому так и не удалось переломить судьбу команды, все-то она — «гроза чемпионов», «непредсказуемая», «на других не похожая», а среди московских — четвертая, как ни крути. Не удавалось и Маслову.

До 1960 года все шло по заведенному порядку. И в голову не приходило, что футбольная земля вертится, свято верили, что возлежит она на трех китах, чемпионах, московских «Динамо», «Спартаке» и ЦДКА.

И тут взошла ярчайшая звезда — «Торпедо»! Очаровательная командочка! Счастливый подбор мастеров — один к одному (так и хочется их назвать: А.Глухотко — А.Медакин, В.Шустиков, Л.Островский — В.Воронин, Н.Маношин — С.Метревели, В.Иванов, Г.Гусаров, Б.Батанов, О.Сергеев), изящная графика перемещений в стиле позднего «дубль-ве», направления заканчивавшегося, но еще не скомпрометированного.

Вместе со своим родным окраинным клубом, ведущим свою историю от СКЗ (Спортивного клуба Замоскворечья), взмыл и тренер Маслов, прежде, я бы сказал, провинциал среди столичных знаменитостей. Его, правда, не торопились превозносить.

Тренерские репутации вмиг не создаются. В газетах, быть может, и промелькнут хвалебные слова, да кто не знает, что репортерам вменено в обязанности по горячим следам, косясь на итоговую таблицу, воздать всем по заслугам сверху донизу, в выражениях обкатанных, приличествующих моменту. А знатоки медлили со своим судом, сюрпризом выглядело возвышение Маслова: столько лет в тени, и на тебе — чемпион. Да и из поздних он, как-никак, пятьдесят. Аркадьев, Качалин, Якушин славу себе добыли, будучи помоложе. Как знать, не подфартило ли, не сама ли команда заиграла, бывает и такое?

И в самом деле, кто в тот год доподлинно знал, как набирался уму-разуму Маслов в своих долгих, затянувшихся мытарствах? Одно несомненно было в его пользу: не с кондачка, не в один прекрасный день объявилось то «Торпедо», три года возился с ним Маслов, прежде чем спустить со стапелей этот быстроходный, точеный парусник. Те самые три года, о которых, как о милости, мечтают и молят тренеры, знающие цену и меру своего труда.

Маслов одновременно выдвинулся на турнирной орбите — как практик, и на теоретической — как защитник добытых годами убеждений. Чтобы не заниматься пересказом, приведу два отрывочка из его статьи, опубликованной в «Футболе» а феврале 1961 года.

«Основной порок персональной опеки, с моей точки зрения, состоит в том, что она не только не воспитывает, а попросту подавляет игровое творчество, лишая футболиста радости игры».

«Зонная защита, требуя более высокого уровня коллективизма в игре, вместе с тем требует более высокого индивидуального мастерства, и с этой точки зрения она открывает для футболиста простор для расцвета его таланта».

Но коль скоро «персоналка» была изобретена на наших полях, сторонников у нее было великое множество, да и попроще она для уразумения и выполнения. И Маслов долго был под критическим обстрелом как коллег по профессии, так и части репортерского корпуса.

Выигрывала команда Маслова — затишье, а стоило оступиться — тут же полемика с «новатором». А он упорствовал, бычился и не шел на уступки, даже когда они напрашивались, обуянный борьбой за правое дело, за прогресс. (Из печати известно, что в Италии эту тему взялись обсуждать совсем недавно. 30 лет спустя после Маслова).

В следующем сезоне торпедовский парусник был точно также хорош. Однако почти неуловимо в самом конце сбился с курса. Был проигрэн финал Кубка «Шахтеру», и в чемпионате после невразумительных поражений от двух аутсайдеров торпедовцы остались вторыми за киевским «Динамо». Впрочем, уместен ли укор — «остались вторыми»? Команда же вверху, игра сохранена, радует глаз. Да и с каких это пор серебряные медали плохи для «Торпедо»? Когда до этого команда ими награждалась? Всего раз, в 1957 году, и тоже под водительством Маслова?!

Тем не менее, бульдозер мщения двинулся. Мне рассказывали, что Маслов получил приказ о своем увольнении из рук уборщицы. Немедленно это происшествие людская устная молва возвела в образчик недомыслия и высокомерия чиновных меценатов. Нет худа без добра, мне думается, авторитет и известность Маслова тут-то и пошли круто в гору, общие симпатии были на его стороне, вместе с ним почувствовали себя оскорбленными мы все.

Отторжение Маслова от родного клуба имело крупные последствия для нашего футбола, Если прежде отстраняемый Маслов утешался без претензий, устраивался то в горьковском «Торпедо», то в ФШМ, то теперь, когда в его послужном списке появились золотые и серебряные строчки, за ним принялись гоняться. Он выбрал ростовский СКА, славившийся форвардами, за два года выправил, настроил, как рояль, этот клуб. В чемпионате 1963 года ростовчане забили 73 мяча (для сравнения, чемпион — московское «Динамо» — 47). Олег Копаев удостоился приза лучшему бомбардиру. Команда нравилась публике, играла лихо, ни перед кем не тушуясь, легко угадывалось, что она послушна воле кого-то невидимого, скрытого за кулисами, охотно, радостно послушна, потому что игрокам было совершенно ясно, что и как делать.

В 1964 году Маслова пригласили в киевское «Динамо». Команда замерла на перепутье. Вырвавшись в чемпионы в 1961 году, она не знала, как ей жить дальше. Места — пятое, девятое. Угомонилась, задвинута в ангар, туда, где мирно обреталась много лет?

Я выслушивал самые разные версии по поводу того, откуда и когда взяло начало то победоносное киевское «Динамо», каким мы знали его много лет, где вбит столб, от которого полагается вести отсчет. В истории большой команды ничем нельзя пренебрегать, тут каждое лыко в строку. И все же новая глава была открыта с приезда Маслова.

Единичный успех не невидаль, в чемпионатах СССР одиннадцать клубов перебывали первыми. В разное время то тех, то других может обуять дерзкий порыв. Перековать дерзость в обязанность — нечто совсем иное. Маслов и затеял это превращение. Не на ровном месте, разумеется, с помощью и участием многих. Его крутая вопя, темперамент воителя, колдовская интуиция, может быть, и раззадоренное самолюбие после жестокой обиды в «Торпедо», и то, наконец, что знал — времени для хорошей работы у него в обрез, все это, вместе взятое, позволило 55-летнему могучему человеку свершить то, что до него удалось у нас одному Борису Аркадьеву, — создать команду, которая из года в год ни о каких других местах не помышляла, кроме первого. Деятельность Аркадьева была грубо оборвана. Начатое Масловым продолжено и развито.

В 1964 году — Кубок, в 1965-м — второе место (отбросил киевлян проигрыш последнего матча кутаисскому «Торпедо»), в 1966-м — чемпион, в 1967-м — чемпион и Кубок, в 1968-м — чемпион, в 1969-м — второе место. За шесть масловских лет киевское «Динамо» преобразилось. Из команды приятной, какой она была всегда, с 1936 года, но «не конкурентной», вырос суперклуб с европейской известностью, отныне не согласной ни на какие промежуточные, утешительные цели. Победы стали жизненной нормой. В этом суть переворота. Наблюдения и разговоры по душам со многими представителями тренерской профессии убедили меня в том, что большой тренер отличается от рядового высоким мнением о футболе и о своем труде. Пусть он каждодневно в будничных заботах (от этого не уйдешь — расписание матчей, тренировочная работа, заработок), но он в них не погрязает, не продает душу турнирному сатане. Ему не дает житья вечно варьирующаяся, меняющаяся футбольная игра, не вылезая из календарных схваток, он не сводит глаз с игры, думает о ней, старается угадать, куда она повернется, его воображение — в завтрашнем дне.

Маслов не был стратегом-ловкачом, добытчиком, скопидомом. В нем горел дух созидания, ему претила сама мысль, что футбол состоит из полезных повторений. Еще не успело забыться созданное им «Торпедо», воздушное, парусное, но в то же время и традиционное, как он перестраивает на совершенно иной лад, до рези в глазах, свою новую команду. «Дубль-ве» приказало долго жить. У киевского «Динамо» — четыре защитника, четыре полузащитника, два нападающих. И в атаке, и в обороне в любую минуту достаточно сил, команда мобильна, никто не стоит без дела, все в движении, и защищаются, и угрожают. Это уже крейсер, бронированный, многопушечный. Нравится или не нравится такой футбол — неважно, пусть кто-то из наблюдателей называет команду «волчьей стаей», Маслов ухмыляется, хитро щурит глаза: «Ничего, разберутся, поймут».

Маслов рисковал: перекраивал по живому. Широковещательно провозгласив — «не форварды на флангах, а атака по флангам», он отпустил сначала левого края — В.Лобановского, а год спустя и правого — О.Базилевича. Лобан и Базиль, как их называли болельщики, были любимцами публики, свои, выросшие в Киеве, форварды неординарные, забивающие, оба из чемпионского состава 1961 года, да и возраст не поджимал, первому в момент расставания было 26, второму 28. На такой ампутации тренеру легче легкого сломать себе шею, чуть не заладится, немедленно припомнят. Маслов выиграл, «Динамо» три года подряд чемпион, и все утряслось.

Много лет спустя Валерий Лобановский говорил мне, что был смертельно обижен, будучи вынужден перейти в «Черноморец», и только поработав, признал, что у тренера, отстаивающего свой замысел, должны быть развязаны руки.

Познакомился я с Масловым в ту свою пору, когда как репортер, избрав окончательно футбольную тему, не упускал малейшей возможности, чтобы послушать авторитетов. Легко было с Б.Аркадьевым, Г.Качалиным, В.Гранаткиным, Ан.Старостиным, В.Дубининым, все, в чем были они тверды и убеждены, выкладывали щедро и красноречиво. Когда я впервые попытался расспросить Маслова (тогда он работал в «Торпедо»), разговор оставил меня в недоумении, если не в растерянности: «Неужто я настолько профан, что ровным счетом ничего не выудил?». Не разговор, а чащоба, не продерешься, пни и ветки. Но хоть и поводил Маслов меня по словесному бездорожью (может быть, и из озорства, чтобы проверить, на него похоже), я не отчаялся: он подкупал убежденностью, горячностью, напором, да и чувствовалось, что добродушен, легко откликается на шутку.

Со временем я подобрал шифр к его речам. Когда он видел, что его хотят понять, он был готов, забыв обо всем на свете, развивать, переворачивать с боку на бок волнующую его мысль.

В дни чемпионата мира в Англии в 1966 году мы с ним много побродили по лондонским улицам, сиживали рядом на трибуне. Он толкал меня локтем в бок: «Видите? Нет, вы как следует вникайте! Не отвлекайтесь на фокусы, глубину схватывайте!».

А глубина для него была в том, что игра лучших команд — сборных Англии и ФРГ того же фасона, что и игра киевского «Динамо». Он называл английских полузащитников — Питерс, Чарльтон, Болл, Стайлз, заставлял меня следить за их блужданиями по полю, от ворот до ворот, и мне ничего не оставалось, как вспоминать киевских полузащитников Мунтяна, Сабо, Медвидя, Бибу, чего Маслов и добивался. Открыто он не настаивал на сравнении, не хотел, видно, быть заподозренным в самомнении, но подводил, намекал, нажимал, да так темпераментно, что сидеть с ним рядам становилось тесновато.

Чемпионат еще не закончился, а Маслов сражал наших наблюдателей, которых в Лондоне было изрядное количество, категорическим заявлением: «Ничего принципиально нового здесь я не обнаружил». И не снисходил до разъяснений. Ему в лицо выжидательно улыбались, а за спиной издевательски передразнивали. Его прямо-таки распирало от желания сообщить, что к тактическим идеям всемирно известных тренеров — англичанина Рамсея и немца Шена — одновременно пришел и он, Виктор Маслов из Замоскворечья, которого, правда, мир не знал. Как на грех, члены советской делегации, успевшие попривыкнуть к импорту всего футбольного, всерьез с ним в обсуждение не вступали, тем более что киевское «Динамо» не открыло еще своей чемпионской серии, и на масловские штучки никто не желал попадаться.

Наградой для него не могла не стать статья Бориса Аркадьева в «Футболе», в которой он, обрисовав игру нового чемпиона мира — сборной Англии, четко, недвусмысленно заявил: «Приблизительно так же играет и лидер советского футбола — киевское «Динамо».

К нашей сборной, на том чемпионате мира занявшей четвертое место, что было встречено прямо-таки с судорожным восторгом, Маслов относился скептически: «За что мучаются вдвоем в середине поля Валерка с Иосифом (так он называл своих учеников Воронина и Сабо), на части разрываются, четыре—два—четыре, будь она неладна эта схема, она же вчерашний день, опять мы в болоте».

Тайным побуждением для поездок в Киев в годы работы там Маслова были встречи с ним. Я подбирал важный матч, как повод, и садился в ночной поезд. Маслов навещал меня, редактора «Футбола», в гостинице «Москва», хотя это не предусматривалось, да Маслов вообще к «протоколу» относился иронически.

Он охотно шел на сближение с журналистами. Правда, с разбором. Долгая дружба связывала его с Александром Николаевичем Виттенбергом (Витом). Они вместе проводили отпуска, собирались сесть за книгу, да так и не собрались. Маслов нежно называл Вита «Сашкой», стоял за него горой, тот в его глазах был знатоком, эрудитом и заслуживал, мало сказать, уважение — почтение. Однажды Маслов прямо-таки напустился на меня (это была его манера — в разговоре найти, а то и придумать противника, так ему было сподручнее, веселее).

— Как это у вас делят: «специалисты», «журналисты»?. Ерунда на постном масле. Специалистам вроде бы все известно, а журналисты с боку припека. Да Сашка один десятерых «специалистов» за пояс заткнет! Вы что, думаете, раз тренер, так и семи пядей во лбу? Навидался я, наслушался нашего брата, бывает, уши вянут от дури. Нет, такая дележка только путает народ...

Любил Маслов Винокурова, когда собирался писать для еженедельника, просил меня: «Валерку прикомандируете, ладно?», доверяя не одному его перу, но и глазу, считал, что тот, хоть и молод, схватывает тонкости.

За нами он вел такое же наблюдение, как за футболистами, хотел понять, как он выражался, кто чем дышит. Как-то раз спросил меня на стадионе: «Чего этот красавчик ошивается возле вас, ему бы по другой линии рвануть, какой из него журналист, фарс один». Поговорив с репортером, нахмурясь, расстроенный, сказал; «Не могу уразуметь: едва я о серьезном, глаза у него белеют, как у снулой рыбы. Ради чего мыкается человек? А ведь играл когда-то>.

Сидели мы с ним на «Динамо» в ложе прессы. Киевлянам играть было завтра, и Маслов приехал поразвлечься, пообщаться, вольно, как он выразился, поглазеть на футбольчик. Не помню уж, какие клубы играли. И все два часа он балагурил, валял дурака, острил, словом, взял себе на вечер отпуск. В человеке этом не было ни капли напускного, все достоверно. Мне приходилось видеть разного Маслова — кроткого, разъяренного, мрачного, веселого, хмельного, недужного, не видел его только старым, Он и одевался молодо и демократично, любил свитера, куртки, рубашки без галстука, береты, вязаные шапочки. Знакомясь, пусть с тем, кто ему в сыновья годился, произносил: — «Виктор». Никого не поучал, а спорить — пожалуйста, за милую душу, хоть со случайным встречным, башковитым, разумеется.

Так вот, на следующее утро раздался звонок.

— Что у вас за порядки в прессе? Как это понимать?

Я молчал, знал, что Маслову надо дать спустить пар.

— Я вчера сидел с кем? С вами? Говорил с вами? Теперь слушайте, читаю из одной газетки: «Как выразился тренер чемпионов страны Виктор Маслов…». Дальше читать не стану, стыдно. Я подметил, как этот тип сверху ухо вострил. Надо же: подслушал и тиснул! Как это называется у вас? Если я редактору позвоню, ему влетит? Не позвоню, не беспокойтесь, мараться неохота. Но вы этому малому скажите, что я о нем думаю...

...Футбол переживал переломный момент, тактика круто менялась, далеко не все было ясно, Маслов работал с засученными рукавами, горячился, удивлялся и огорчался, встречая непонимание и отрицание. Он раньше большинства тренеров предугадал, что схематический футбол себя исчерпал.

Прекрасной, выдающейся чертой Виктора Александровича было его радение не за одну команду, где он состоял на службе, а за весь футбол. Мне казалось, что победами киевского «Динамо» он гордился, как доказательствами своей правоты, не сами по себе призы и медали его соблазняли. Рафаил Моисеевич Фельдштейн, администратор, нашептывал мне по секрету: «Вы не поверите, Виктор Александрович не ходит в кассу, всю получку мне доверил, я знаю, сколько послать жене, сколько потратить, сколько оставить. Ему не до того, весь в работе, вечно занят. Я работал с двадцатью тренерами, но другого такого не видел...».

«Что делают с футболом!», «До чего довели московские клубы» «Неужели некому стукнуть кулаком?», «Старички!» (о тренерах, которые моложе его, но вели игру по старинке), — восклицал Маслов, отвлекаясь от своего киевского «Динамо».

Как-то в редакции он сидел и изучал состав президиума Федерации футбола СССР. Долго изучал, поднимал глаза к потолку, обхватывал лоб, припоминая, шевеля губами. Потом снял очки, швырнул их, и они проехали па журнальному столику.

— Как вы думаете, сколько лет я в футболе? Нет, не пожимайте плечами. Считайте, с двадцать седьмого года, Так вот я вас спрашиваю: разве нормально, что я больше половины членов президиума в глаза не видел и не знаю, кто они такие?

Радение за весь футбол было свойством его широкой, деятельной натуры. Но, слушая его, я никогда не забывал, что он человек довоенного поколения, взращенного на интересах непременно коллективных, на энтузиазме и бескорыстии, на том, что общее дело превыше личного. И мне было кстати вспомнить его на голе хавбеком, атаманом и страдальцем.

Мы запирались с ним в гостиничном номере («Здесь не найдут», — говорил он) и открывали переговоры.

Мне, как и многим, далеко не все было понятно. Победоносность киевского «Динамо» можно было объяснить и тем, что сдали конкуренты, да и игра киевлян казалась упрощенной, движения было больше, чем тонкого обращения с мячом. С Масловым не полагалось деликатничать. Он принимал любой вопрос, пусть бестактный, язвительный, отталкивал те, которые казались ему ученическими. «Ну, это вы бросьте, что мы будем время терять на «дважды два». Переполненный ощущением витающей мысли, Маслов пробовал то те, то эти слова, он как бы задыхался от того, что их не хватает. «Как вы сказали? — переспрашивал он. — Да, вот так годится, похоже на дело, можно принять». Имея в виду молодых дипломированных тренеров, Маслов говорил: «Они делают точь-в-точь, как и я, проверял, только терминов их я не знаю, не обучен, вот они меня и обскакивают...».

Борис Андреевич Аркадьев, смело варьировавший систему «дубль-ве», прозорливо наметил логику изменений. Осуществить их ему не было суждено, в 53 года ему подрубили крылья; расформировали ЦДКА — чемпиона страны. Аркадьев, внешне не подал вида, что оскорблен, ушел в сторону, сохранив достоинство и всеобщее уважение, мирно работал в «Локомотиве», «Нефтчи», «Пахтакоре», свои идеи внушал через печать и на тренерских конференциях.

Маслову первому среди тренеров удалось реализовать предвидения Аркадьева. Сам Маслов не вел преемственности от Аркадьева (в его слушателях и читателях он, разумеется, состоял), ему казалось, что будущее игры носится в воздухе, надо поймать, угадать. Он полностью доверял своей интуиции.

Аркадьев внимательно наблюдал за работой Маслова в киевском «Динамо».

— Виктор Маслов? Несомненно, тренер! Он, если угодно, напоминает Кутузова в трактовке Льва Толстого. Хе-хе... Много знает... Умеет ждать, терпелив. Рассмотрим, что сделал Маслов в киевском «Динамо». Насытил середину поля игроками, сократил коммуникации, и его защите достается потрепанный противник. Грамотно задумано и грамотно осуществлено. Как и полагается квалифицированному тренеру, намеревающемуся создать солидную команду. И ведь никто не скажет, что киевское «Динамо» придерживается оборонческого направления...

Как мне представляется, большак нашего футбола лежал от пункта «А» (Аркадьев) к пункту «М» (Маслов). Тем более важно отдать себе в этом отчет, что футбол наш с излишком поколесил по проселкам подражательности, надолго застревал в колдобинах старомодности. Пока эти два крупных тренера работали, как водится, окружающие, отдавая им должное, не умели оценить, нет, не медали, ими завоеванные, а их предвидение. И оба они нарывались на сопротивление рутины.

Ничего этого тогда я сказать бы не смог, должны были пройти годы, требовалось повидать футбол восьмидесятых, девяностых годов, чтобы различить в нем начальную мысль Аркадьева и отгадки Маслова.

Но и в ту пору от игровых преобразований Маслова исходило притяжение, интриговали они даже своей спорностью, своим несовпадением с привычными представлениями о «красивом футболе». Вот и не упускал я случая его послушать. В Москве, когда он приезжал, времени не находилось, а в Киеве мы наговаривались досыта. После этих разговоров взаперти и, посмотрев динамовцев в деле, я уезжал домой, чтобы продолжать раздумывать о вечно собой недовольной футбольной игре. И помнились слова Маслова: «Если в очередном чемпионате ничего новенького не придумаешь, считай, год пропал».

Запечатлелся в памяти матч киевского «Динамо» с шотландским «Селтиком» в октябре шестьдесят седьмого. Шотландцы были хранителями Кубка европейских чемпионов и с киевлянами встречались в следующем турнире. То был второй матч, в Глазго динамовцы выиграли 2:1. В Киеве я оказался проездом, писать не надо было, просто хотелось сопоставить игру лучшего клуба Европы с игрой динамовцев. Сложная получилась встреча, все висело на волоске. Необходимую ничью киевляне отвоевали. А в игре — равенство. Ровным счетом ничего не предложили шотландцы такого, что могло показаться необычным. Бывает ведь, результат в нашу пользу, а мы, остыв, признаемся: «Все-таки те были получше». Здесь ни за что нельзя было зацепиться, самый придирчивый взгляд не обнаружил бы перевеса приезжей команды. Был матч, в котором противники показали футбол именно этого, шестьдесят седьмого, года, полностью совпавший с теми образцами, который завещал недавний чемпионат мира. С легкой душой уезжал я из Киева; приятно было убедиться, что наш лучший клуб, «как денди лондонский, одет».

Возможно, читателю покажется чрезмерным внимание к тактике. Из песни слова не выкинешь: футбол менялся ускоренно, наши команды не поспевали, тогда это была злоба дня. Сейчас вопросы такого рода не нависают, не грозят, в восьмидесятых годах и наша сборная, и ведущие клубы влились в поток мирового футбола, чувствуют себя в нем непринужденно. Сейчас исследуются варианты тактики, что, надо полагать, будет вечно. А в шестидесятые годы напряженно обсуждалось, как в целом строить игру.

Футбольная мысль под этим напором колебалась, сопротивлялась, шаталась, прежде чем смириться и вновь выпрямиться. В самом деле, за каких-то восемь лет, с 1958 по 1966 год, от четырех форвардов пришли к двум и от двух полузащитников к четырем. Это формула, а за ней пересмотр обязанностей, движений, маневра, комбинаций. Менялась и эстетика игры, и к этому тоже надо было привыкнуть.

Маслов и опустил носившиеся в воздухе идеи на зеленую арену, отстаивал их как в играх, так и в словесных схватках.

В то время в устном общении частенько возникал вопрос: «Почему бы Маслова не назначить тренером сборной?». Такие назначения и тогда, как и ныне, были окружены тайной. Не знаю, примерялись ли к кандидатуре Маслова всерьез, хотя как было не вспомнить о нем, тренере чемпионов страны?! Если примерялись, то мне не трудно представить причину отвода.

Виктор Александрович был до мозга костей тренером-профессионалом, а потому и начисто лишен дипломатичности, умения произносить обтекаемые фразы, ублаготворять начальствующих лиц ни к чему не обязывающими обещаниями — «Приложим все силы», «Все, от нас зависящее, выполним», «Уверен, что ребята не подведут». Он слишком тонко осязал, угадывал футбол, общие, а для него — пустые, слова ему претили, он доверял реальным, живым обстоятельствам, и ничему, кроме них. А как раз реальное мышление тяготит, затрудняет, наводит скуку на тех, кто руководит издали, свыше, дела толком не знает, удовлетворяется удобными, приятными словесными гарантиями.

Случилось, что в киевском «Динамо» по каким-то формальным соображениям Маслова зачислили на должность начальника команды. Я был свидетелем того, как он бушевал, узнав об этом из газеты.

— Они нас ни в грош не ставят, тренеров, а нам за нашу профессию насмерть надо стоять. Начальником команды кого угодно посадят, хоть комсомольского вожака. Приеду, я им такое отчубучу...

Свой профессионализм Маслов заработал горбом и выстрадал и оттого с сомнениям поглядывал на тех тренеров, кому удавалось легко возвыситься, оттого, как должное, принимал свою широкую известность, гордясь даже не собой, а футболом, способным щедро вознаградить за верность и труды праведные.

Маслов терпеть не мог, когда к нему липли: «Ну что, опять станете чемпионами?», что «Кубок, можно считать, ваш?». Он напускался на вопрошающего, гневно сдвинув черные брови: «Вы что, пустомелю, брехуна из меня хотите сделать? А вам известно, что станет с командой через два месяца, в решающие дни? И о наших противниках тоже знаете? И что вратарь наш не поскользнется? И форвард не порвет мышцу? Так вот я, в отличие от вас, всего этого не знаю. И в бирюльки играть не намерен. Поищите себе трепача».

После десятилетнего отсутствия, в 1971 году, Маслов вернулся в свое родное «Торпедо» с репутацией всемогущего тренера. Признаться, я предполагал, что он силой авторитета и крутой воли вмиг поставит на ноги бедствовавший клуб. Когда же я доверил ему это свое предположение, он замахал на меня руками: «Да вы что! Чудес же не бывает. Я провел две тренировки и вижу — способности игроков средненькие, всех полагается учить заново, и сколько это будет продолжаться, сказать не могу».

Так и оказалось, «Торпедо» под его руководством начало понемножечку, исподволь копить силенку, набираться понимания игры. Думаю, в этом медленном, затрудненном выздоровлении команды и выразился высокий профессионализм Маслова: в 1972 году «Торпедо» было единодушно признано «прогрессирующим», да и Кубок страны остался за ним.

Ну а то, что Маслов, позабыв обиды, оказался в «Торпедо», объясняется вовсе не его отходчивостью, не тем, что время лечит. Клуб для него был родным всю жизнь. Однажды я приехал в Киев вскоре после того, как тамошнее «Динамо» проиграло матч «Торпедо». В таких случаях невозможно удержаться от подковырки: «Что же это вы продули торпедовцам?». Маслов как-то необычно тихо и грустно ответил: «Смотря как понимать. Мы-то не продули. Мы их частенько бивали, загляните в справочники. Удивляться нечему». Я не сразу сообразил, что он хотел сказать, Крепко, должно быть, взгрустнулось в отлучке старому торпедовцу!

Я слышал не раз, что Маслов, дескать, грубиян, сквернослов, путаник, толку с ним не добьешься, каши не сваришь. Он мог обидеть, это верно. Но обижал, не нападая, а отбиваясь. От верхоглядства, невежества, высокомерия и лакейства, что в избытке у футбольного окружения. Этот переполненный идеями тренер тем людям, кто под идеей понимает звонко выкрикнутый лозунг, ловкую готовность подпевать посторонним «тузам», был объявлен, мало сказать, безыдейным, чуть пи не прокаженным. Такая у него была участь: с 1960 по 1970 год (масловсков десятилетие), сделав для нашего футбола необычайно много, он у всевозможных руководителей слыл человеком неудобным, «не их круга».

Никогда не спрашивал, хотел бы он тренировать сборную. Но, видя, с каким пристрастием, как зорко он за ней следит (на все крупные турниры ездил тренером-наблюдателем, мы с ним и сблизились в шестидесятом, в Париже, на финале Кубка Европы), как переживает неудачи, могу предположить, что руки у него чесались. Да и был он в силе, только вошел во вкус большой работы, он же, как уже сказано, был из поздних.

Пересуды в журналистском кругу о том, что хорошо бы Маслову поработать в сборной, поощрялись и его человеческой колоритностью и достижениями на клубном поприще, но более всего общим недоумением — почему сборная стоит особняком от клубов, выглядит отстающей, старообразной? Мы не знали, как это объяснить.

Перед чемпионатом мира 1970 года вновь сложилась ситуация, огорчившая Маслова: сборная существовала сама по себе, поодаль от ведущих клубов, линии ее игры тянулись в прошлое, а не в будущее.

В Мексике Маслов выбрал для себя подгруппу в Гвадалахаре, где играли команды Англии, Бразилии, Чехословакии и Румынии, по-моему, намеренно, чтобы находиться подальше от нашей сборной. Он слишком хорошо знал, что вмешательства, советы, подсказки ни к чему хорошему не ведут, он и сам бы их не потерпел. Ну и чтобы не огорчаться.

Я навестил его в Гвадалахаре. Он жил там один-одинешенек, без переводчика, на частной квартира (чтобы уложиться в смету), как в изгнании, как Меншиков в Березове. Не тот он был человек, чтобы испытывать неловкость. Ко всем он обращался по-русски, его интонации и жесты были настолько резки и выразительны, что его понимали с перепугу и хозяйка квартиры, и шофер такси, и контролеры на стадионе, и иностранные журналисты. А он их еще распекал за бестолковость, и видно бы — что они чувствуют себя виноватыми. Большое дело — уверенность в себе! Дома он расстелил на столе аккуратно, цветными карандашами выполненные схемы матчей, им уже виденных. «Ну и что из этих стрелок следует?» — спросил я. «Ишь какой быстрый: Это еще надо обмозговать. У больших команд игра в несколько слоев идет...».

После проигрыша уругвайцам в четвертьфинале команду, а заодно и всех наблюдателей, как по тревоге, срочно отправляли в Москву. Я провожал Маслова, Он был непривычно тихим и задумчивым.

— Вот когда у нас научатся уважать футбольное дело, тогда и игра пойдет. А пока тренеров выпуливают с чемпионата мира, как мальчишек из класса, чего же ждать?!

Для меня разгадка его своеобразного, подчас парадоксального восприятия футбола открывалась в разговорах с ним на темы вовсе не футбольные. Вот он говорит о каком-нибудь человеке и одним штрихом — гримасой или жестом — его изображает; вот рассказывает о том, как живет итальянская улица, и ты ее видишь и слышишь, крикливую, завешенную бельем, узкую, без тайн; вот информирует о готовящемся «мероприятии», и его иронические недомолвки изобличают показуху. От природы наблюдательный, ухватистый, смекалистый, он таким был и в своем тренерском деле.

Перенимать готовенькое не любил, верил тому, до чего дошел своим умом.

«Разве можно футболисту-мастеру носить сапоги? Нет, вы ответьте! Мяч должен его слушаться — одним касанием, и ноги надо беречь, носить обувь тонкую, легкую. К чему я это говорю? А к тому, что много хороших ребят теряем. Отшлепают в армии в тяжеленных сапогах два года — и прощай, талант».

«Знавал я чистюль, эдаких господ, ноют, причитают, что к футболу одна шпана льнет. Да если и так, что тут плохого, я вас спрашиваю… Сколько из безотцовщины первоклассных мастеров выросло! Такому парню футбол — спасение, вот он и пашет на совесть, глядишь, и человеком станет».

«Футбол—Хоккей» он называл не «ваш», а «наш журнальчик». Несколько лет он состоял в общественной редколлегии и, как мне казалось, гордился этим, всегда выражал готовность поддержать, чем мог. Его не надо было преследовать просьбами Он либо сам звонил мне, когда жил в другом городе, либо заявлялся в редакцию собственной персоной и с порога трубил, как слон: «Требуется срочно внести ясность, товарищи. Многие, я вижу, криво понимают этот вопрос, а без этого шага вперед не сделаешь. Иначе форменный ералаш…», И после залпа сумбурных восклицаний усаживался и начинал от печки.

Мне, как редактору, довелось печатать немало статей Маслова, иногда с продолжением, в нескольких номерах, Далеко не все его воззрения я разделял. Но я никогда с ним не спорил над рукописью, потому что знал: все то, к чему он пришел, что подметил, прикинул, придумал, не было полемикой ради полемики, умственным упражнением, все это он испробовал, вводил в практику тех команд, которыми руководил. Он не писал теоретических статей, даже если они таковыми выглядели, он предлагал рабочие записи, приоткрывал, над чем трудится.

Чего скрывать; Виктор Александрович, как принято говорить, ручку в чернильницу не макал, Но на чью ни попало помощь не соглашался, был привередлив. А.Вит, В.Винокуров, киевлянин М.Михайлов — вот те журналисты, которым он доверял. Не их «литературный стиль» его устраивал, он дорожил тем, что сотрудничество с ними предполагало обмен мнениями, споры, готов был уступить, если встречал убедительные доводы. Для Маслова никогда, до самого последнего его дня, футбол не был делом решенным, вычисленным, годы не держали его за полы пиджака, нажитый тренерский капитал не делал из него ворчуна, повернутого лицом во вчерашний день, он выходил биться, лишь только выкрикивали животрепещущую тему. Наверное, любой тренер способен изложить некую систему взглядов — это входит в круг его обязанностей. Однако слышишь преимущественно вариации из известных, повторяющихся фраз. Маслов же мыслил независимо.

Поэтому так желанны были для редакции его статьи, мы, журналисты, разделяли его неравнодушие, беспокойство, искания.

Однажды Маслов, как всегда, горячо, заявил мне:

— Слушайте, почему когда я в «Футболе» читаю переводные статейки, я вижу занятные словечки, прозвища ловко они цепляют. А наши мало себе позволяют, все простенько, постно. Не разрешают им, что ли? Боятся? Футбол бы надо поярче обертывать.

Вскоре после того разговора были напечатаны в журнале «Знамя» отрывки из моей книги «Наедине с футболом», где говорилось и о Маслове. И вдруг его телефонный звонок:

— Как же так, не пойму, говорят, вы обо мне что-то ужасное написали, неловко читать. Может ли это быть?

— Говорят?

— Еще не читал. Но разыщу — прочитаю.

Распрощались мы холодно. Я испытывал к этому человеку большое уважение, можно даже сказать, что мы были дружны, и на тебе, нависла тень. А ведь и одно неосторожное слово разлучает людей. Дома я перечитал очерк.

«Грубо-здоровенный, с мощным животом, с шеей борца, с венчиком седых волос на рано облысевшей круглой голове, с подвижными черными бровями, он, ни дать, ни взять, монах-греховодник из «Декамерона». От него веет энергией, он напорист, горласт, резко осаживает собеседника, соленое словцо для него не ругань, а то, чем он восполняет пробелы в своем словарном запасе».

Скорее всего это место и привело в ужас тех, кто нажаловался на меня Маслову.

Он не звонил долго, и я начал подумывать, что нашим добрым отношениям пришел конец. И вдруг звонок. Он повел речь о каком-то матче. А я не вникаю, мне одно важно: «Прочитал ли он «Знамя»? Наконец я пробился со своим вопросом, Маслов промолчал и сказал со смущением, которое вообще-то ему не было свойственно:

— Подначили меня, раздули. Считайте, что того разговора не было. От слов шарахаются, а суть промеж пальцев протекает. Да ну их к бесу...

Я не удержался, припомнил, как он ратовал за то, чтобы наши журналисты больше себе позволяли.

— Вот вам и монах-греховодник!

— На каждый чих не наздравствуешься, так, что ли говорится? А вообще-то — да, привыкли у нас слов бояться.

Я был тогда обрадован и тем, что между нами все осталось, как было, и здравомыслием Маслова.

(«Футбол», 1992, №2-3)