Смекалка
в футболе — феномен особого рода, зачастую никак не связанный с интеллектом
житейским, общечеловеческим. Бывает, за партой простого примера решить не способен, а на поле как семечки щелкает задачи из
высшей футбольной математики. Владимира Сахарова привезли в Минск из Куйбышева.
Их было два брата: один серьезный, режимистый, капитанствовал в “Крыльях Советов” — и полная
противоположность младший. Старший хорошо знал начальника минского “Динамо”
Альберта Денисенко, с которым много пересекались на поле. Володька в те годы
совсем мальчишка, только-только в дубле начинал, но с большими задатками, по
мере проявления которых все больше куролесил.
Его многие хотели прибрать (“Крылья” были поставщиком
ключевых игроков для команд московской элиты: Константин Крижевский,
Виктор Ворошилов, Александр Гулевский, Борис Казаков,
Галимзян Хусаинов создали самарскому футболу надежное
реноме в столице), но брат порекомендовал Володьку Денисенко. Чтоб “сделали” в Минске “армию”: может, под страхом “губы”
человеком станет. Динамовцы о молодом полузащитнике как об игроке были
наслышаны и от подарка не отказались.
Футболистов
в те годы не просто приглашали — за ними присылали и сопровождали до места.
19-летнего Сахарова Денисенко и вез. По дороге заехали в
московскую квартиру последнего, Володька отпросился на часок посмотреть столицу
и вернулся к вечеру в непотребном виде — в первый же день! Это было
предвестие: в свои минские годы полузащитник пропадал из расположения команды
постоянно.
Но
играл! По природным качествам он был как мало кто в те годы близок к
сегодняшнему футболу: движение, объем работы и при этом техника, видение поля.
Редкое сочетание — пахарь и технарь в одном лице. Играл
правого или центрального полузащитника — в своей штрафной, в чужой, всегда в
борьбе. Немыслимо было, чтобы остановился. Геннадий Абрамович назвал его
предвестником Прокопенко.
Впрочем,
Альберт Денисенко, которому на его “замполитовском”
посту пришлось намучиться с “экземпляром” больше, чем кому другому, утверждает,
что тот при феноменальных возможностях по части выносливости не выкладывался на
полную и его юный последователь Прокоп был куда
большим работягой. Сахаров же немножко “лодырь”: если
убегал к воротам — возвращать приходилось криками с лавки...
Неведомо, сколько заложенного творцом отнял у
Владимира зеленый змий, но талант очевиден. В 1971 году Сахарова вместе с Курневым
пригласили в молодежную сборную СССР первого созыва Борис Набоков и Григорий Пинаичев. Очень приличная была “молодежка”: вратари Чанов-старший и Олейник из Орджоникидзе, защитники слева
Матвиенко, справа торпедовец Янец, в центре Голубев
(“Зенит”) и Долбоносов из московского “Динамо”, за
место в центре боролись украинец Кикоть, столичные
динамовцы Долматов, Якубик,
Жуков (последний — классный центральный полузащитник с трагической судьбой,
погиб в марте 1989-го в возрасте 48 лет: нашли замерзшим в канаве), но самой
заметной фигурой был беловолосый Сахаров, конструировавший игру и создававший
уйму моментов форвардам Пискареву, Гершковичу, Маховикову,
Левану Нодия. Полтора года спустя, укрепившись
игроками новой волны Олегом Блохиным, Леонидом Буряком, Владимиром Гуцаевым, эта команда стала финалистом молодежного
чемпионата Европы.
В
Минске Сахаров оставался безоговорочным любимцем публики. Пройти по городу не
мог, шевелюра выдавала — бывало, куртку на голову натянет или кепку на самые
уши. О пристрастиях было известно широко, кругом только и слышалось: “Рыжий, пойдем...” Рыжим его прозвали в команде совсем
зеленым, еще по приезде в Минск, да так и повелось. Дружил с Валерой Словаком,
а в гусарских забавах в качестве напарника чаще значился молодой Сенька Чаусов
— мощный нападающий, как тогда выражались, “пёрло”,
неплохо к тому же управлявшийся с мячом, большие надежды с ним связывали, да с
собой не совладал...
С
общими знаниями у Рыжего были проблемы — как
говорится, интеллектом не страдал. Без царя в голове: мог с базы самовольно на
“Волге” уехать, загулять так, что по всему Минску “собирали”. Гавриил Качалин
рассказывал Александру Горбылеву, как во время
поездки сборной в Америку герой умудрился перебрать и упасть у здания
Организации Объединенных Наций. Но принимавший в команду Сан Саныч Севидов знал ему цену как игроку и при всей
внутренней интеллигентности, наверняка восстававшей против вечных фортелей
парня без тормозов, многое прощал. Вспоминает Владимир Курнев:
“Заезжает команда перед игрой в Стайки — Рыжего
привозят, сложенного пополам. Другой тренер учинил бы скандал, в сапоги обул и
в часть отправил, а Севидов укладывает Володю спать, как проснулся — в баню,
выставляет за дубль и на следующий день два тайма за основу. И Рыжий лучший! У
него здоровье было отменное, сумасшедший объем проделывал, ударище что с левой ноги, что с правой...”
В
1973-м на него “запало” “Торпедо”. Ностальгировали там, что ли, по проблемным
парням, не знавшим удержу ни на поле, ни за его пределами, — персонажам,
близким по духу заводскому люду в стране, которую тянули на плечах
алкаши-бессребреники, покорные начальственному внушению и выкладывавшиеся у
станков, не требуя многого. Возможности автогиганта в отношении игроков были
богаче, к тому же Москва открывала перспективы — динамовский полузащитник
загорелся идеей перехода. Угрозы и увещевательные беседы не помогали, и Минск
пошел на проверенный шаг: футболисту припомнили все.
Политики
с их “чемоданами компромата” не были в этом деле пионерами: многие проступки
Сахарова оказались дальновидно запротоколированы. На самовольно уехавшего
игрока республика наложила дисквалификацию. Крыть было нечем, и полузащитник
долго находился вне игры. Первое время ему платили как дублеру, но война есть
война: скоро специальным постановлением торпедовскому клубу запретили числить
беглеца и в резерве. Тогда его оформили как рабочего стройгруппы:
получал зарплату и бегал за цеховую команду в первенстве завода. Борьба
руководства “ЗиЛа” с белорусской стороной
продолжалась, стала делом принципа. Коса нашла камень: Владимир Сахаров
находился вне большого футбола полтора года. Когда в 1975-м он смог наконец облачиться в торпедовские цвета, специалисты и
болельщики убедились, что играть Рыжий не разучился. Можно только гадать, каков
был масштаб его дарования, если, несмотря на все нарушения и столь долгий
простой, он получил приглашение в национальную и олимпийскую команды, исполнил
первую скрипку в чемпионском и последующем бронзовом сезонах “Торпедо”, забивал
в сборной и еврокубках... Бутсы повесил на гвоздь в 1981-м в возрасте 33 лет —
считает, вполне мог пылить и дальше, но не было взаимопонимания с жестким
Валентином Ивановым.
Не
раз приходилось слышать от собеседников, что Сахарову была уготована судьба
“Валерки Воронина или Сашки Прокопенко”. А подняла его, заставила взять себя в
руки и посерьезнеть, по общему мнению, супруга Мария, дочь минского судьи
Эммануила Штриха, которую он нашел в белорусские годы. Уехала с ним в Москву и
держала в тонусе, после игровой карьеры устроила в посольство, где работала
сама. Потом он получил должность в Российском футбольном союзе.
До
последнего времени Владимир Сахаров занимал представительный пост в футбольном
клубе “Торпедо”-ЗИЛ. Заглянувший как-то в квартиру
старый товарищ по команде с порога получил установку разуться за дверью: “Я
сегодня полы вымыл!” Это Володька? — недоуменно спрашивали себя былые партнеры,
помнившие его бесшабашным рубахой-парнем. Впрочем,
после тщательного перетирания темы они пришли к бесповоротному выводу: “Молодец,
Машка!”
Василий САРЫЧЕВ
03.03.2005
(http://pressball.by/news.php?t=1001&id=8911)