НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ ВЫБИрает…

 

Последний раз с Тишковым мы разговаривали уже после всех метаморфоз, пережитых торпедовцами в декабре: заявление о переходе в московский «Спартак» Юра забрал, лишь убедившись, что вернувшийся было в «Торпедо» Валентин Иванов подал в отставку окончательно и бесповоротно.

Я знаю, что для многих его участие в «бунте» против Иванова стало полной неожиданностью. Ведь с первых же шагов в большом футболе сама судьба, казалось бы, благоволила Тишкову: едва утвердившись в основном составе «Торпедо» (было это во втором круге позапрошлого сезона), легкий, быстроногий, прекрасно играющий головой форвард сразу же обратил на себя внимание. А в минувшем сезона без двадцатилетнего Тишкова вообще трудно было себе представить торпедовскую атаку. Немаловажный штрих к портрету: у Юрия репутация безупречного «режимщика». Уж с кем-с кем, а с Тишковым у тренеров никогда не возникало «дисциплинарных» проблем.

И тем не менее он оказался в первых рядах — едва ли не во главе — «мятежников»...

Разговор наш состоялся еще до того, как в редакцию поступило интервью Валентина Иванова, знакомое читателям предыдущего номера. Так что этот «пресс-тайм» — не ответ Валентину Козьмичу. Конфликту, как таковому, посвящена лишь вторая, заключительная часть беседы. А поначалу речь идет — в вопросах и ответах — о самом Тишкове. На мой взгляд, без первой части не понять второй, как на понять и другого: от чего отказывается и что выбирает новое поколение — поколение двадцатилетних.

— Юра, я по собственному опыту знаю, что, когда «Торпедо» летит на выездную игру чартерным авиарейсом, тебя практически невозможно «отловить» в пассажирском салоне. А в кабину экипажа, где ты проводишь большую часть полета, «посторонним вход воспрещен». Значит, ты — «непосторонний»?

— Ну, «просто среди летчиков тоже есть болельщики: вот и пускают в кабину... А тяга к самолетам — это у меня еще со школьных лет. Была даже такая юношеская мечта — стать инженером-пилотом гражданской авиации. К ее осуществлению я довольно серьезно готовился; знал, в какое училище буду поступать после того, как закончу физико-математическую школу, какие экзамены буду сдавать...

— И даже футболом готов был пожертвовать?

— Как видишь, в конце концов пожертвовал авиацией. Но дома до сих пор все учебники на полках стоят, ни одного не выбросил. Смотрю иногда на них и думаю, что какой-никакой, а уровень знаний пока еще сохранил. Если, не приведи Господь, что-нибудь на поле случится... Может, и пригодятся учебники.

— Интересно, как тебе удавалось совмещать тренировки с серьезной учебой?

— Все это было, конечно, не просто... Но, с другой стороны, в самые трудные моменты всегда находились взрослые, которые шли навстречу, пытались помочь. В «Торпедо» я пришел в 11 лет, и моим первым тренером был Виктор Александрович Балашов. Так вот, он, когда у нас начались двухразовые тренировки, разрешил мне тренироваться не по два, как все, а один раз в день.

— Не проще ли было вслед за товарищами по команде перейти в спортивный спецкласс и снять тем самым все «учебные» вопросы?

— Куда уж проще... Но я напрочь исключал для себя этот вариант. Ну, скажи, пожалуйста; какая в спорт-классе учеба?! Учителя с уроков в слезах убегали, некоторые преподаватели вообще отказались с футболистами работать... А для меня жизнь никогда не сводилась к одному футболу. И в 14-15 лет, может, не умом, а на уровне подсознания, но уже понимал, что должен быть у человека какой-то культурный запас.

— И каковы были твои успехи в «физике-математике»?

— До второго полугодия 9-го класса я был с ребятами на равных. У нас вообще очень сильный класс подобрался; почти все потом поступили в престижные технические вузы—МАИ, МФТИ...

— А ты?

— А я оказался в областном инфизкульте.

— Поддерживаешь отношения с кем-нибудь из бывших одноклассников?

— Мы изредка перезваниваемся. Для того чтобы встречаться; ни у них, ни у меня просто не хватает времени... Но коли начали разговор о моей учебе, так надо его закончить.

— Согласен. Я — весь внимание.

— В общем, когда меня начали привлекать к тренировкам и играм дублирующего состава, идти вровень со всем классом стало куда труднее. Плюс давление с двух сторон — и тренеры в дубле, и учителя в школе хотя и по-доброму, но постоянно твердили: «Бросай ты это дело, ерундой не занимайся».

— Надо так понимать, что под «ерундой» каждая сторона подразумевала вещи противоположные?

— Естественно. Но я, если принял какое-то решение стараюсь во что бы то ни стало довести все до конца. Получить аттестат именно физико-математической школы было для меня делом принципа.

— Думаю, не обидишься если я скажу, что тем не менее ты не производишь впечатления человека с жестким характером? Вообще интеллигентность — она не мешает тебе в футболе и жизни?

— В жизни — нет, не мешает. Тем более что у каждого компромисса есть грань за которую меня никто даже бульдозером не сдвинет. А в игре? Ну, иногда на поле начинается «беспредел», и в этом случае, наверное, на явную наглость соперников надо отвечать тем же. Вот это не всегда удается... Ребята мне даже говорят: «Что же ты за себя постоять не можешь?». Но, вероятно, переделать собственный характер невозможно. Да и зачем? Самое главное, что друзья, семья принимают меня таким, какой я есть.

— Кстати, семья...

— Семья — это мы с младшим братом и мама, научный сотрудник, которая нас одна и вырастила. Сколько сил она потратила, чтобы поставить сыновей на ноги!.. Благодаря ей мы, хотя и жили довольно скромно, но никогда не бедствовали. А после того как я начал играть в основном составе, у нас появились даже атрибуты достатка: машина, например... Однако живем по-прежнему втроем в двухкомнатной квартире.

— В холостяках ты ходишь из-за проблемы с жильем?

— Не только. Просто я чувствую, что пока могу отвечать исключительно за себя. А нести ответственность за кого-то другого — нет, еще не готов. Все-таки надо сначала со всем, что касается футбола, определиться.

— Три с лишним года назад ты закончил школу, поиграл в дубле, потом попал в основной состав. Внешне все складывалось как нельзя лучше...

— Я тебе даже больше скажу: мне новая — чисто футбольная — жизнь поначалу вообще казалась райской. Одно то, что не надо было каждый день в шесть утра вставать... Мы ведь в середине 80-х переехали в Орехово-Борисово, и дорога от дома до школы занимала у меня час с лишним в один конец. Потому и вставал в шесть утра, домашние задания делал в метро, а после уроков прямо в школьной Форме, перекусив в буфете, мчался на тренировку. И когда это раздвоение, пусть и добровольное, закончилось, когда я смог сосредоточиться на футболе, то какое-то время был просто счастлив.

— «Какое-то время» истекло, и потом...

— А потом... Понимаешь, до тех пор, пока я не попал в основной состав, мне казалось, что это очень приличная вершина — играть в высшей лиге. Была мечта — выступать среди футболистов такой команды, как «Торпедо», стать одним из них. И эта мечта перевесила другую — об авиации. А оказалось, что вершина не так высока.

— Это как понять?

— Ну, я думал, что все гораздо солиднее — и подготовка, и игра, и само отношение к делу. И это не только к «Торпедо» относится... Настоящим ударом для меня в прошлом сезоне стала неудача олимпийской сборной: упустили единственный в жизни шанс сыграть на Олимпиаде! А из-за чего?! Из-за собственного разгильдяйства, полувзрослости какой-то. Сами «сгорели», Бориса Петровича Игнатьева подвели... Я помню, как осенью 1990 года мы готовились к «домашней» игре с норвежцами; «Да одной левой их сделаем!». Не прислушались к тренерским предостережениям, потеряли очко — и это был первый звонок. А последние, скажем, три игры бились, не жалея сил, но упущенного уже было не вернуть.

И так во всем: откладываем до последнего, пока петух жареный не клюнет, хотя куда как проще отработать до конца сегодня, чтобы завтра жить спокойно... Но в команде, которая придерживалась бы этого принципа, я еще не играл, и потому нет у меня ощущения, что я профессионал, что «варюсь» в профессиональном футболе.

 

— Может быть, побывав в первой сборной, ты найдешь такую команду?

— Да, это было бы здорово — испытать все на себе. Вообще, когда я прочитал в «Футболе», что Анатолий Федорович Бышовец включил меня в число кандидатов в сборную, то сначала собственным глазам не поверил. Потом, уже в декабре, когда у нас в «Торпедо снова «разборки» начались, позвонил Владимир Максимович Сальков: «В каком бы клубе ты ни оказался, готовься по первому же вызову прибыть в сборную». Вот я и готовлюсь.

— Юра, если помнишь, в мае прошлого года я спросил, не собираешься ли ты, вслед за старшими товарищами, уехать за рубеж. Твой ответ у меня записан; «Все может быть, и я не стану сейчас загадывать... Но все-таки хочется сначала здесь заиграть по-настоящвму. Во всяком случае, не так, как наше «Торпедо» сейчас играет. Ведь настоящий футбол — это красивое зрёлище, на которое публика валом валит. А у нас на матчах по 2-3 тысячи зрителей». И еще ты добавил, не вдаваясь в детали: «Мы попробуем изменить ситуацию». Исходя из всего этого, хочу тебя спросить: ваш сентябрьский демарш против Иванова был  спонтанным, или эта акция планировалась заранее?

— Никто никаких заговоров не составлял. Просто к определенному моменту накопилось все — и полилось через край. А попытка отчислить Шустикова и Чельцова стала последней каплей...

— ...То есть поводом. Но каковы причины, что именно «накопилось»?

— Знаешь, у меня ведь нет полномочий говорить от лица всей команды. У каждого были свои мотивы.

— Хорошо. Какие претензии к Иванову были у тебя?

— Главная и в общем-то единственная: будучи полтора года в основном составе «Торпедо», удовольствия от игры я практически не получал. Какие бы деньги мы не зарабатывали, есть еще игра. Или, как в нашем случае, ее нет...

— Но в многочисленных «антиивановских» публикациях говорилось прежде всего о его человеческой несовместимости с футболистами.

— Для меня лично это не имело первостепенного значения. В разных конфликтных ситуациях я старался поставить себя на место Иванова, понять его. Люди-то все разные. Валентин Козьмич — человек страшно эмоциональный, сразу после игры такое иногда мог выплеснуть... Но не со зла все это было, не со зла. У меня к нему, несмотря ни на что, осталось чувство благодарности; при том тренере я начал играть, при нем меня узнали.

— Почему же тогда ты первым подал заявление об уходе из «Торпедо», едва стало известно о возвращении Иванова?

— Ну как тебе объяснить? Благодарность за прошлое— это одно, а сегодняшний день — это совсем другое. В какой-то момент я начал подозревать, а потом с каждым днем все больше укреплялся в той мысли, что при Иванове «Торпедо» до скончания века будет не играть, а работать, пахать на поле. Будет снова четвертое место, пятое, Кубок, может быть, «на зубах» вырвем... И так вся жизнь в футболе пройдет, и всегда твою команду будут сравнивать не со «Спартаком» и, не с ЦСКА, а с каким-нибудь «Металлоломом».

— А кто вам, молодым, и конкретно тебе мешал играть в другой футбол?

— Как это — «кто мешал»?! Есть ведь тренерская концепция, тренировочный процесс, установка на игру, наконец. Полтора последних года вспоминаются мне как один бесконечный день монотонной работы. На тех же тренировках: запрягут, как лошадь, и бегай туда-сюда. Не было ни одного упражнения, где бы пригодились смекалка, индивидуальность.

На установках, на теоретических занятиях все внимание — обороне, а впереди — как получится, авось, убежим, авось, прорвемся... Потому и удались за сезон две-три игры-импровизации. В остальных же матчах все наскоком, наплывом, куда кривая вывезет. Мы в дубле (я имею в виду себя, Шустикова, Ульянова, Кузьмичева, Чугайнова, Чельцова) совсем иначе играли.

— Но дубль — это дубль...

— Я понимаю, что взрослый футбол требует совсем других физических кондиций. И надо отдать должное Валентину Козьмичу: «физикой» он нас накачивал под завязку. На этом, собственно, да на самоотдаче и вырывало «Торпедо» свое место в «пятерке». Но должно еще хоть что-то просматриваться.

У меня перед глазами — пример «стариков», тех, кто, «отпахав» на поле по десятку лет, уехал сейчас доигрывать во второсортные зарубежные клубы. Они ведь тоже, говорят, были футболистами небесталанными, а что с ними стало в «Торпедо»?! Самое страшное, что может быть, — это если через 15-20 лет болельщики скажут обо мне: «А, Тишков? Ну как же — «работяга», «пахал» на поле будь здоров». И совсем другое дело, если так: «Тишков? Он играл...». А иначе зачем тогда все это?..

— Чемпионат команда заканчивала без Иванова. Что, на твой взгляд, изменилось в «Торпедо»?

— Кое-что изменилось: тренировки стали поинтереснее, смягчилась и атмосфера... Но так ведь не бывает, чтобы сегодня тренер сменился, а назавтра команда в другой футбол заиграла. Евгений Васильевич Скоморохов не раз предостерегал нас от эйфории. Чудес не бывает, и то, что закладывается на тренировках, проявится спустя лишь несколько месяцев. Если проявится... Пока до «класса» нам, конечно; еще далеко. Классная команда не имеет права, победив московский «Спартак» и киевское «Динамо», проиграть потом «Крыльям Советов».

— Иванова многие обвиняли в том, что он тренер-диктатор. Но готовы ли торпедовцы к демократии?

— А страна вся наша готова? В том-то и дело... Но, в принципе, вопрос, который ты задал, на данный момент — самый важный. Очень сложно перестроиться: всю жизнь работал человек из-под палки, и вдруг ему не приказывают, а советуют, не орут, а объясняют... Я надеюсь, что в «Торпедо» пусть не все, но хотя бы большинство поймет: теперь нам не на кого кивать и негде искать виноватых, кроме как среди самих себя. Должно же дойти в конце концов до людей... Мы попробуем создать команду, о которой мечтали. Попробуем...

 

Беседу вел Дмитрий ПАСЫНСКИЙ.

(«Футбол», №2, 1992)