В СОЮЗЕ СО ЗРИТЕЛЕМ

 

ИНОГДА, сетуя на роль, отведенную тебе (пусть и не по чьей-нибудь, а по собственной вине) в нынешнем большом футболе, думаешь: пожалуйста, стану зрителем. Зрителем и только — безо всяких напоминаний о своем футбольном прошлом. Тем более что это и не так уж трудно — без напоминаний.

Когда слышишь вдруг свое имя в перечне самых уважаемых игроков, ловишь себя порой на ощущении, что в мире моих скромных теперешних занятий и забот действует совсем другой Воронин, а «тот самый Воронин» мне сейчас мало чем может помочь.

Но, занимая место на трибуне, решив не вмешиваться в происходящие на поле события даже мысленно, очень скоро сталкиваешься с «тем Ворониным», который никак не хочет почувствовать себя «вне игры» — с трибун, оказывается, никто из «прежних» уйти без ведома сегодняшних зрителей не может, неважно даже, появляется он теперь на стадионе или вовсе забыл туда дорогу.

Оказывается, обязательства игрока (пусть и бывшего) перед своим зрителем остаются в силе. Нам нелегко уходить из футбола. Но всегда ли — не успеваем задуматься мы — легко и просто оставаться в нем зрителю? Без нас, что ли? — усмехнутся, услышав про трудности зрителей, ослабленные обидой невнимания к себе ветераны.

Да, без нас — я это сам совсем недавно понял, привыкнув за последние годы к роли зрителя, — без нас, в которых они вкладывали себя.

Все ведь значительное, что удавалось нам в футболе, без участия зрителя никак бы не совершить. Теперь футбол все чаще хотят представить трибунам деловым, а выглядит он скорее просто многозначительным.

Зрителя нельзя обмануть. Обмануть можно только себя, на мгновение хотя бы решив, что поддержка и понимание трибун — дело второстепенное, что есть в футболе что-то поважнее, чем внимание зрителя.

Футбол, однако, игра прежде всего со зрителем, Не в присутствии зрителя, а именно со зрителем. Хороший игрок ощущает зрителя своим главным партнером — поскольку хорошее настроение, приходящее от внимания зрителя к действиям игрока, столь же важно, как и мяч, переданный тебе своевременно. Я не преувеличиваю.

Известный игрок — это игрок, вызывающий в первую очередь интерес у публики.

Футбол становится, как говорят, все сложнее. Все тоньше и строже сотрудничество игрока с тренером, со всеми способствующими прогрессу игры специалистами: врачами, психологами.

Но если игрок не в состоянии повести за собой в эти новые сложности зрителя, увлечь его этими сложностями, он и не сможет, я убежден, повести игру на должном уровне, повести за собой партнеров и на поле.

Мы твердим сейчас игрокам про максимальную отдачу каждого на своем месте в команде, про умение вести борьбу до последней секунды матча. Но максимальная отдача возможна при максимальной зрительской заинтересованности, создающей особую атмосферу — напряженную, но, насколько я помню, и праздничную, когда сверхусилие, ко всему прочему, и в радость, и самоутверждению твоему помогает немедленный отзыв на твою игру трибун.

А когда зрителя настойчиво приучают к мысли, что сегодняшняя игра почему-либо еще не самая главная, а только подготовка, проверка (хотя что же в таком случае можно проверить?), он тоже приберегает свои непосредственные эмоции на завтра. Конечно, при такой взаимной экономии на праздник, подразумевающий щедрость, рассчитывать трудно.

Меня, возможно, спросят: а на какую же поддержку трибун сегодня можно особенно рассчитывать, когда едва ли не все важные матчи транслируются по телевидению? Но ведь партнерство и на поле усложняется, требует все большей фантазии, воображения. Почему же в партнерстве со зрителем новые формы должны настолько уж озадачивать? Я согласен, что футбол по телевизору — это другой футбол. Но артисты же и в театре играют, и в кино снимаются, хотя мне, например, приходилось слышать от них, что это совершенно разные вещи.

Телевидение, конечно, в чем-то размагничивает зрителя. Он привыкает смотреть и понимать игру с посторонней помощью. Но не думаю, однако, что в постижении тайн современного футбола можно чем-нибудь заменить выдающегося игрока, увиденного на поле с трибун. Большой игрок так умеет привлечь к себе внимание, так умеет сосредоточить внимание всего стадиона на своем исполнении, что ни с каким повтором в видеозаписи не сравнить. Ведь переживания зрителя в такой момент никакая видеозапись не уловит. Тут уж, наверное, на кардиограмму лучше посмотреть.

Нет, своего зрителя игрок и команда теряют только тогда, когда теряют свою игру, отказываются от своей игры ради временных благ. Думают, вымучив очко, что угодили зрителю, а на самом-то деле безнадежно его потеряли. Хорошо, правда, что зритель отходчив и при малейшей перемене к лучшему у него снова возникают надежды. Только надо ли этой отходчивостью злоупотреблять? А то ведь надежды начинают связывать с теми, кто придет на смену игрокам, злоупотребляющим долготерпением зрителя...

В общем-то, любую из волнующих сегодня футбольную общественность проблем можно рассмотреть «через зрителя». Взглянуть исключительно его глазами — и нисколько не разойтись с мнением самых строгих специалистов. Уверен, что в потере контактов со зрителем первопричина многих неудач.

В чем особенность выдающихся наших игроков?

Не в том ли — я говорю об игроках разных времен, — что, как бы болезненно ни реагировала публика на их промахи, репутация их оставалась твердой? Всегда можно было ожидать, что после неудачи большой игрок выступит блестяще; что команда, серьезно огорчившая, в следующем матче порадует своих почитателей; что про неудачу будут вспоминать, как про досадный эпизод, не характерный для клуба и его игроков, поскольку впечатление от яркой победы перекрывает все, что случалось прежде.

Хороший игрок должен и может убеждать зрителя. Но выдающийся мастер еще и умеет переубеждать, что несравнимо труднее.

Сыграть безошибочно реальнее тогда, когда страх ошибиться на тебя не давит. Иногда очевидная ошибка, правда, отвлекает от более глубоких причин неудачи. И ошибку эту вспоминают и вспоминают только для того, на мой взгляд, чтобы не задумываться о самом неприятном.

Вот, например, сколько склоняли динамовца Петрушина за незабитый им мяч в ворота бельгийского «Локерена», как охотно критиковали московских динамовцев именно за это поражение на последних секундах игры. Но разве не всему причиной потеря командой «куража» — растерянность, доходящая до равнодушия, до апатии. Тогда-то один-единственный потерянный шанс воспринимается как трагедия.

Но классный игрок, классная команда — сплошной шанс. При всей горечи сегодняшнёго поражения у классной команды, у классного игрока чувства обреченности никогда не возникает. Только злость на себя, не сумевшего сделать то, что должен был и мог. И желание немедленного реванша, к которому готов и готовность свою показал и зрителю, и сопернику, сражаясь до последней минуты, к чему мы настойчиво и зачастую тщетно призываем большинство сегодняшних игроков.

Настоящая команда, настоящие игроки шаги к реваншу делают в той же самой игре, где не успели отыграться: и это чувствует и сердящийся на «своих» зритель, и внешне ликующий соперник.

Хидиятуллина я бы не за то критиковал, что он не забил гол на Олимпиаде в ворота ГДР — у любого мастера подобные промахи случаются. Но вот то, что он не стал в той игре лидером, обидно.

Лидер — это «звезда» без выходных. И без страха, разумеется, ошибок.

Вспомните, как случалось ошибаться Стрельцову. Но был ли он когда-нибудь в ошибках своих не Стрельцовым — переставал ли когда-нибудь быть самим собой? При ошибках его, бывало, дух захватывало — и у партнеров на поле, и на трибунах — от самого размаха, от смелости и неожиданности задуманного, от того, что могло бы произойти, не случись осечки. За его ошибкой, все догадывались, такая была правота, которая не могла не восторжествовать в самом скором времени.

В очень важной для «Торпедо» игре в шестьдесят четвертом году против киевского «Динамо» мы получили право на пенальти. Я был моложе Валентина Иванова на пять лет, и вообще тот год был для меня одним из лучших в футбольной карьере, мне почти все удавалось, и, хотя одиннадцатиметровые я обычно не бил, после неудачного удара Иванова, отбитого Банниковым, я про себя подумал: почему наш капитан не передоверил мне выполнение пенальти, я меньше его волновался, я бы, до сих пор так думаю, забил. Но очень скоро я понял, что, как лидер, Валентин Иванов был совершенно прав — нельзя в такой игре лидеру уходить от ответственности. И пусть риск его в тот раз не оправдался — Иванов остался Ивановым и, задетый редким для себя невезением, уже в следующих играх проявил себя с обычным блеском. Вероятно, лидер даже ранимость своего самолюбия должен обернуть на пользу команде и ни в коем случае не обеспечивать себе «щадящего режима».

Ошибался — и как ошибался, причем в играх, достаточно ответственных, — Лев Яшин, Но клубу и сборной нужен был непробиваемый Яшин — непробиваемый на грани невозможного. Он необходим был всем в качестве лучшего вратаря. И мы видели такого Яшина — вот уж кто умел переубедить всех засомневавшихся в нем.

В этих своих заметках я подчеркнуто говорю «зритель», как бы избегая привычного «болельщик». Избегаю не совсем, конечно, случайно. Под болельщиком мы привыкли подразумевать человека, безгранично авансирующего свое хорошее отношение к футболу. Сегодня, все это, наверное, заметили, авансирование стало гораздо строже — поскольку многие авансы до сих пор не оплачены.

Но в строгости, возникшей сейчас, заметно и лучшее понимание новых трудностей, стоящих перед футболом, трудностей, в решении которых зритель, как мне кажется, пробыв достаточно долго в этом ранге, готов быть верным союзником тем, кто на поле.

 

Валерий ВОРОНИН,

Заслуженный мастер спорта

(«Футбол-хоккей», 1981)