ЧЕРНАЯ
БУКВА «Т» НА БЕЛОМ ФОНЕ
|
|
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА ВОРОНИН Валерий
Иванович. 17.07.1939 — 22.05.1984. Полузащитник.
Заслуженный мастер спорта. Начал играть в Москве (з-д «Каучук»), в 1954-55 —
в ФШМ. Выступал за московское «Торпедо» (1956-69). 219 матчей. 25 мячей в
чемпионатах СССР. Чемпион СССР 1960, 1965 гг. Обладатель Кубка СССР 1960 г. В
«33 лучших» — 6 раз (№1 — 4). Лучший футболист СССР 1964, 1965 гг. Включен в
символическую сборную СССР за 50 лет. В сборной СССР провел 67 матчей, забил
5 голов (1960-68). Участник ЧМ-62 (4 матча), ЧМ-66 (4-е место, 5 матчей),
КЕ-64 (2-е место, 2 матча, 1 гол). Дважды играл за сборную УЕФА (1964 год) —
в благотворительном матче против сборной Югославии после землетрясения в
Скопье и во встрече против сборной Скандинавии, посвященной 75-летию
Федерации футбола Дании. Был капитаном «Торпедо» и сборной СССР. |
При
упоминании о Валерии Воронине память непроизвольно, легко предлагает разного
рода встречи, диалоги, эпизоды. Я и намерен предложить некоторые из них
вниманию читателей вместо того, чтобы громоздить так называемый очерк. Но
прежде всего несколько слов, необходимых ради точности.
Не
имею права выдать себя за человека близкого Воронину, нас разделяла порядочная разница
в возрасте, он о ней тактично не забывал, даже уважительно подчеркивал. Но он
был открыт, любезен, доверчив, и, как мне казалось, его тянуло к журналистам, и
не только после того как закончилась игровая служба, что бывает нередко с
мастерами, но и в пору взлета и славы, а это встречается гораздо реже и
цениться должно дороже. Одним словом, всем тем, что сохранила память, я больше
обязан общительности Воронина, чем своей репортерской любознательности. Замечу
только, что он был у меня, как любителя, в недлинном рядочке игроков, за
которых я переживал душевно.
1.
Поздней осенью 1960 года я был командирован в Киев на матч тамошнего «Динамо» с
московским «Торпедо». В тот час решалась судьба чемпионского звания. Хороши
были обе команды, однако «Торпедо выглядело получше, поинтереснее, да и более в
себе уверенным, а «Динамо» грешило схематичностью и нервозностью. Москвичи
выиграли 2:1, и все бы для меня, репортера, сложилось легко, если бы,
спустившись с трибуны во дворик, я не услышал, что руководство киевлян
опротестовало результат матча. Выходило, что нового чемпиона провозглашать
нельзя, требовалось собирать конфликтную информацию. Одним из моих быстрых
маршрутов стала раздевалка «Торпедо». Его тренер, Виктор Маслов, на мой вопрос
ответил так: «Да пошли они...» Я не настаивал на разъяснении, сам был того же
мнения.
И
тут передо мной, нос к носу, возник потрясающе красивый парень, только что из
душа, с капельками воды в черных волосах, обернутый по поясу полотенцем, как
мне показалось, нисколько не усталый, поигрывающий крепкими плечами, победно
торжествующий.
—
Разрешите представиться, правый полузащитник Валерий Воронин, «Реал», Мадрид. —
И опережая мое недоумение, — нет, нет, не я один, мы все «Реал», Мадрид, все
«Торпедо» (Испанский «Реал» в ту пору был королевским клубом, не по названию,
он главенствовал, пять лет подряд выигрывая Кубок европейских чемпионов).
Так
мы познакомились.
2.
Очередное футбольное заседание. Президиум федерации вместе с тренерским советом
обсуждает, как готовится к сезону сборная СССР. Хоть и вальяжные спецы за
длинным столом, а кинулись, как юнцы, каждый свой состав предлагать. Говорили,
спорили, и тут вмешался тот, кто вел протокол, человек тихий и ироничный.
— Я
хотел бы предостеречь уважаемое заседание: мы рискуем наметить сборную из шести
человек. На пять мест у нас первым номером проходит Воронин.
Посмеялись
и, бросив милую «игру в состав», решили поручить ее тренерам сборной.
3.
Бывает напрашиваются сопоставления,
которым сам не знаешь, верить или не верить. В истории нашей общественной жизни
прочно обозначился период «шестидесятников», о котором вспоминают поныне со
смешанным чувством гордости и грусти. То ли тут внешнее совпадение, то ли
скрытая глубинная связь, но и в советском футболе мы имеем право говорить о
сезонах первой половины шестидесятых годов как об особенных, если хотите,
демократических, освободительных.
До 1960 года в 21 разыгранном чемпионате Советского
Союза побеждала одна из трех столичных команд — «Динамо», «Спартак», ЦСКА. Их
величали флагманами, «китами», грандами, если у одной из них выпадали плохие
годы, то не дремала другая, и было похоже, что власть принадлежит трем
толстякам из сказки Олеши. И тут вдруг форменное потрясение основ. Чемпион 1960
года — «Торпедо», 1961 — киевское «Динамо, 1964 — тбилисское «Динамо». Вместо
державной тройки — «большая шестерка», что выглядело куда веселее, реальнее
отражало соотношение сил.
Восстание затеяло «Торпедо», не ограничившись одним
броском. Оно чемпион еще и в 1965 году, дважды, в 1961 и 1964 годах — второе.
Это был поистине золотой отрезок, более не повторенный командой
«шестидесятников». И уж если дошло до аналогий, то, право же, вспоминается
четверка героев Дюма. Валентин Иванов, Валерий Воронин, Виктор Шустиков, Эдуард
Стрельцов. Красивый, дерзновенный переполох было под силу учинить только
истинным мастерам своего дела.
18 ноября 1964 года, Ташкент. Второй раз за короткое
время пишу репортаж о решительном матче «Торпедо». Переигровка при равенстве
очков, случай прежде не встречавшийся. Как удобно держать заранее сторону одной
из команд, чего яснее и проще! А бывает и раздвоение чувств. До начала
повидался по очереди со своими добрыми знакомыми, Мишей Месхи и Валерием
Ворониным, и, пожимая им руки и трудно бормоча какие-то ненужные, но
полагающиеся пожелания, обнаружил, что не хотел бы ни одного из них увидеть
убитым поражением. Когда все кончилось, в раздевалки я не пошел и только,
кажется, год спустя, с тем и другим разобрал тот, успевший остыть, матч.
Месхи был великолепен, в ударе, и сам забил и две
голевые любезности преподнес партнерам.
В ударе был и Воронин. Да только если Месхи
занимался одним своим прямым делом, то Воронин затрудняюсь и сказать, какую
роль играл. Он и в обороне мелькал, и в середине поля, в центре, и на обоих
флангах, и атаковал, бил по воротам. Вспоминалось, как его недавно примеряли
для сборной. Я упоминаю об этом не из одной справедливости. Воронин в
ташкентском матче, взвалив на себя непомерный груз труда и ответственности,
оставался во всех своих движениях человеком, которым нельзя было не любоваться.
Его внешняя красота становилась красотой футбольной, не было и в помине
признаков надрыва, вымотанности, упадка сил, когда приходится, сочувствия,
толковать о том, что человек горбатится, ишачит, изнемогает. Возможно, эта
особенность и выделяла его постоянно в глазах зрителей — был он удивительно
пригож, что называется, смотрелся, был футбологеничен.
Над тем матчем повисла тайна, для меня не
разгаданная и по сию пору.
Во втором тайме «Торпедо» забило гол — предмет
мечтаний. И тут же тренеры В.Марьенко и Ю.Золотов заменяют приму-Иванова на
молодого необстрелянного форварда. С этого момента уровень звездности команд
качнулся в сторону «Динамо». Перегрузка Воронина сделалась нестерпимой, а у
тбилисцев, проводивших взглядом Иванова, должно быть, полегчало на душе. Иванов
позже утверждал, что сам не понимает, почему его заменили. Воронин лез из кожи
вон, разрывался на части, чтобы сыграть за всех, но все в тот вечер оказались
не способны быть за одного. В дополнительные полчаса «Торпедо» рухнуло,
пропустив три мяча. Странно, наверное, но для меня, репортера, Воронин в том
проигранном матче был самым заметным, лучшим, одухотворенным, его одаренность
проявилась сполна.
4. Был я со сборной в Рио-де-Жанейро. Отель —
неподалеку от прославленной Копакабаны. Однажды, после обеда, когда всем было
велено разойтись по номерам, зашторить окна и включить кондиционеры, чтобы
хорошенько отдохнуть от океанской жары и влажности, ко мне, крадучись, как
тень, проскользнул Воронин.
— Понимаете, не могу быть возле этого пляжа и не
сразиться с ребятней... Прикройте меня, я как бы сижу у вас, к вам ведь не
явятся с проверкой наши бдительные руководители...
Мы сверили часы, условились, когда он вернется.
Вернулся он минута в минуту, тихонечко постучав.
Грохнулся в кресло, раскинув ноги и руки,
покрасневшие от быстрого загара.
— Такого удовольствия давно не получал! По
песочку-то не так легко... С мячом они — как черти, все — Пеле. Ладно,
побежал, лучше мне появиться из своего номера, неровен час оштрафуют за
самоволку, не меньше чем на полтораста...
Спустя время, уже в Москве, олимпийский чемпион
гребец Иванов рассказал, что на Копакабане к нему пристали мальчишки,
расспрашивая, как найти высокого черноволосого русского. «Пусть приходит, он прилично
играет». Они так и не узнали, что этот русский день спустя на «Маракане» играл
против Пеле.
5. Не помню, в каком государстве, в каком городе это
было. Сидели мы с Ворониным в номере и болтали. И он бесхитростно рассказал,
что импресарио Ланц, закупивший нашу сборную со всеми потрохами для этого
турне, тайком сунул ему некую сумму. «Это для аппетита, чтобы я старался,
получше играл», — смеялся Воронин. И тут к нам заглянул Яшин, что-то спросил.
Валерий к нему: «Тебе Ланц конвертик с денежками дал?». Яшин отрицательно
мотнул головой. Когда мы остались вдвоем, Воронин, расстроенный и своим
вопросом, и ответом товарища, принялся рассуждать вслух: «Почему Льву он не
дал, знаете? Он в нем абсолютно уверен, знает, что Лев не способен сыграть так
себе, вот и экономит на нем. На таком игрочище! Нет, я пойду скандалить, зажму
Ланца в углу, вытрясу из него душу!»
Не знаю, чем кончилось, не в моих правилах входить в
денежные обстоятельства игроков. Но то, как Валерий сорвался с места, как
выскочил за дверь, вижу, как будто это произошло вчера.
6. Товарищеский матч проигран 0:1. Не великого
значения чилийскому клубу «Кола-Кола». Но все же сборной быстрее с глаз долой, угрюмо, молча. В
раздевалке, когда заперли двери, Воронин накинулся на форварда, выходившего на
замену. Форвард был из резервистов и права решающего голоса не имел. Как и
права на отпор такому, как Воронин. «Как ты мог выйти? Что тебя понесло на
поле? Ты что, не видел, что у нас со Славкой две атаки справа прошли? И ты
здорово живешь свалился вместо Славки и все разрушил. Ты надеялся его заменить,
наверное? С ума сойдешь от таких штучек».
В
первый момент я подумал, что Воронина жжет внутренний огонь, что он собой не
владеет, нелепо же выглядело его нападение на беззащитного, съежившегося форварда,
которому можно было только посочувствовать. Й я решил, что потом отругаю
Воронина.
Но,
переведя взгляд, я увидел в углу сдвинувшихся в кучку «полководцев», среди них
был и тот, кто придумал замену в самом деле дурацкую — вместо Метревели
отправить в игру игрока средних достоинств. И я понял, что ругать Воронина не
за что. Пусть он бестактен к товарищу, зато выложил все что думал о тренерском
вмешательстве. Финт удался: кучка в углу замертво безмолствовала, надо
полагать, наливаясь впрок злобой. Но в чем сейчас обвинишь Воронина, когда матч
проигран и игра скомкана?..
7.
Гуляли мы с ним однажды, не скажу наверняка, где, как будто в Копенгагене. Он
любил поговорить, порассказать, собеседник был активный, своеобразный. Его
можно назвать коллекционером. Собирал он не результаты, не бытовые подробности,
не анекдоты, а мгновения игры. И не только как забивали решающие голы, а и
всякого рода оригинальные приемы, движения, удачи и неловкости, и не только на
наших стадионах, но и на зарубежных, словом, все, достойное внимания мастера,
искусника. Рассказывая, он был готов тут же, хотя бы и во время прогулки,
показать, в чем хитрость редкого эпизода. Другим таким коллекционером был
Сергей Сальников, он мог запамятовать, чем закончился тот или иной матч, но память
его хранила поразительные, летучие моменты. Оба они в этом своем собирательстве
держали на прицеле не свои клубы, не свои сборные, а футбол в любом исполнении,
в любом виде, в любой точке земного шара, были космополитами. Их страсть в те
годы люди, которые стояли над ними, посчитали бы непатриотичной, чего там
восхищаться выкрутасами какого-нибудь фашиствующего испанца, либо беглого
венгра, либо сомнительного западного немца. Когда в «Футболе» начали печататься
переводные «Уроки Пеле», я нарвался на скудоумную реплику свыше: «Надо бы,
чтобы такие уроки написал наш человек».
Обоих
их я обожал слушать, несмотря на то, что мне, не игравшему, не все тонкости
были доступны. Меня захватывало, что мастера мирового класса с блаженством на
лице способны умиляться вроде бы сущими пустяками, неуловимыми касаниями мяча.
И в
тот день, шагая с Ворониным, я получал удовольствие. Вдруг он задержал меня за локоть, виновато
промямлив: «Подождите минуточку». И скрылся за дверью с надписью «Бар». Он не
задержался. Но мое благодушие было испорчено, вспомнилось все то, что
говорилось втихомолку о Воронине, чему я не хотел верить. Почувствовав перемену
настроения, Валерий взял меня под руку (он умел подластиться) и стал уверять,
что порция джина с тоником повредить не может, что он изучил по части приема
алкоголя опыт всех «звезд» мира, что свою меру знает и в любой день способен
отказаться от выпивки, одним словом, выпалил всем давно известное ассорти.
Ощущение беды вошло в мое отношение к нему.
8.
Какой-то матч в Лужниках. Сижу на верхотуре, ложа прессы была под самой крышей.
Кто-то сзади наваливается на меня, обнимает за плечи. Смотрю, полуобернувшись,
не знаю, что за человек, делаю вид, что узнал, и для проформы киваю:
«Здравствуйте». Спина освобождена, неизвестный удаляется. Спрашиваю сидящего
рядом журналиста: «Не знаете, кто это?» Он разводит руками: «Вот те на, это же
Валерка Воронин!» Смотрю вслед ушедшему, вижу знакомое серое пальто-реглан, но
уже далеко. Мне так убийственно стыдно, я растерян и не соображу, как исправить
ужасную оплошность. Позже я нашел ей объяснение. Было известно, что в
автоаварии у Воронина жестоко пострадали ноги, но что досталось и лицу, что оно
искажено, я не знал. И попросту его не узнал. Легче мне от этого не стало, я и
сегодня ежусь от стыда, представляя, как он, вернувшийся из больницы, мог быть
ошарашен и оскорблен холодностью давнего знакомого.
В
мае 1968 года Воронин в последний раз выступил за сборную при стотысячной
аудитории в памятной встрече чемпионата Европы против Венгрии. Тогда, проиграв
прежде в Будапеште 0:2, советская команда долгим, дух захватывающим штурмом
добилась искомого ответа — 3:0 и вышла в полуфинал. Воронин был одним из
предводителей этого штурма. Но дела его шли под уклон, в 29 лет он и не в
сборной, и не в «Торпедо». После автоаварии неимоверным волевым усилием,
вылечившись, Воронин появился в торпедовском строю в восьми матчах, даже забил
два гола. Но это был предел. Не сил, а судьбы.
9.
Минут за десять до начала телетрансляции позвонил мне домой Воронин. В перерыве
между выигрышами Кубка кубков в 1975 и 1986 годах киевское «Динамо» играло по
одной схеме в евротурнирах: дома победа, в гостях покорный проигрыш и —
обочина. Будь бы «Динамо» слабее, тогда ладно, но разочарование подогревал
внутренний протест: «Не хуже ведь наши?!»
—
Готовитесь смотреть? Что думаете?
Я
ответил, что должны же когда-нибудь выиграть динамовцы в гостях.
—
Ага, понятно. У вас перед глазами, как лихо они сыграли свою последнюю встречу
в Киеве. А вы не допускаете, что Валерий Васильевич Лобановский перестроится:
«Этот противник солиднее, обезопасим себя, сыграем осторожно?» Я же против него
много раз играл, поле всех просвечивает, без дураков, он же опасливый, от этого
не излечишься. Ах, вы не знаете? Позвоню, в перерыве, ладно?
Звонок
в перерыве. «Ну что я говорил? Не играют, одна черная работа, без проблеска. У
них есть ребята, которые могли бы план сломать да боятся. Так и мрет наш
футбол. Если пропустят, больше не позвоню. Позвоню, если выиграют, извинюсь.
Скажите, вам пригодится мнение ветерана сборной, 67 матчей, как никак, сыграл?»
И смеется...
Ему
тяжко было оказаться за пределами футбола, он искал общения, повода поговорить
о своем, нет, не любимом, а родном предмете. Несколько раз приносил статьи в
нашу редакцию. Мы знали, что за него пишет мастеровитый литератор, с которым
они на двоих делят досуг. Но воронинское видение проглядывало, и мы рады были
печатать.
10.
Стадион «Торпедо». Осенний холод. До матча четверть часа. Из верхнего ряда
сбегает и садится рядом Воронин. И как-то естественно, и от холода, и от
встречи, мы жмемся друг к другу, плечо в плечо. Он все в том же сером реглане,
некогда щегольском, а сейчас поношенном.
—
Ваш стадиончик-то, наверное, душа умиляется?
Воронин
был из верных, преданных, однолюбов. С 17 лет в «Торпедо» и до 45, до конца.
Таких, счастья и удобств не ищущих, уважают, да только неизвестно, не боком ли
выходит это уважение. Как-то Сальников грустно проговорился: «Я не мог не
вернуться из «Динамо» в свой «Спартак» в пятьдесят пятом, но иногда подумываю:
«Может быть, если бы остался, жил сейчас устроенно, безбедно». От Воронина
слышать что-то в этом роде мне не приходилось, хотя после футбола жизнь его не
щадила.
— И
не говорите! Черная буква «Т» на белом фоне — эмблема всей жизни. Хорошо
сказано? Как, гожусь я в журналисты?
Что-то
он сообщал мне о том, как живет, с кем видится, но вяло, ему и самому это не
было интересно. А глаза косили вниз, туда, откуда вот-вот должны были появиться
торпедовцы...
Больше
мы с ним не виделись.
Лев ФИЛАТОВ
(«Футбол», №4, 1995)
