ПЕРВЫЕ
НОМЕРА СЕЗОНА.
|
Наш футбол всегда славился вратарями. Окиньте
взглядом их ряды — Соколов, Идзковский, Трусевич, Жмельков, Акимов, Хомич,
Леонтьев, Иванов, Набутов, Макаров, Яшин, Котрикадзе, Кавазашвили, Рудаков,
Пшеничников... Да разве всех назовешь! Среди наших
блистательных вратарей, как мне кажется, особое место занимает Виктор
БАННИКОВ. Почему особое? Потому, во-первых, что немногим из них удавалось
стать дважды лауреатом приза журнала «Огонек». А главное потому, что путь в
футболе Виктора Банникова совершенно нетипичен. Долгие годы он вообще не
признавал футбол, а если сказать точнее — попросту не любил его. С этого и
начался наш разговор. |
ОБ ИГРЕ, О ТОВАРИЩАХ, О СЕБЕ
РАЗНЫЕ ГОДЫ ВРАТАРЯ
— Вас, Виктор, называют нетипичным
вратарем. Вы не возражаете против этого?
— Так меня впервые назвал один польский журналист. Прочитав
эти слова, я сперва удивился, но потом подумал, что основания у него были.
Обычно хорошими вратарями становятся те ребята, которые с детства мечтают
встать в ворота и уже к 16—17 годам имеют стаж. Мне детство не улыбнулось. Я
рано потерял отца — он погиб на войне, долго жил в эвакуации, вернулся с
матерью в Житомир в сорок шестом, когда мне было восемь лет. Это были очень
трудные годы. Мальчишкой пошел работать на обувную фабрику. Так и жил: днем — работа,
вечером — школа, а иногда в свободное время приходил на спортплощадку. Больше
всего нравились прыжки в высоту, но я смог заняться ими довольно поздно, лет в
восемнадцать. Стал преодолевать высоту, превышающую мой рост на 16 см — 195.
Затем неожиданно увлекся баскетболом, спустя год выполнил первый разряд. И тут
я «заболел» волейболом. Особенно мне нравилось играть в защите, доставать
«мертвые» мячи. Подумал, что это уже навсегда. Но, как видите, опять ошибся.
Мне было двадцать лет, когда все снова изменилось.
— Как и почему?
— Решил случай. Однажды на улице ко мне подошел незнакомый
человек и представился — Лев Мисиожник. Сказал, что не раз видел меня на различных
соревнованиях и подумал, что я обладаю всем необходимым для того, чтобы стать
вратарем. Сам он тренирует на общественных началах заводскую команду и, если я
не имею ничего против, готов попробовать меня в воротах. Я согласился, уж больно
он интересно говорил о футболе. И вот в двадцать лет я впервые встал в ворота.
К этому времени ребята уже добиваются многого, становятся мастерами. Странно
было начинать так поздно, в самом деле нетипично, и друзья откровенно
посмеивались надо мной. Мне казалось, что, поскольку я ни на что не
рассчитываю, то потому и ничем не рискую. Но вышло куда сложнее. Представляете,
мне по наивности казалось, что я все умею — прыгать, падать, обращаться с
мячом, мгновенно реагировать на любые удары, правда, волейбольные. В воротах же
почувствовал себя, как первоклассник. С трибуны кажется, что мяч летит так
медленно, что вратарь может успеть за это время повторить всю таблицу умножения.
На самом деле мяч проносился мимо меня, как пушечное ядро, — страшно, со свистом.
Я не успевал, как говорится, и глазом моргнуть, а он уже бился в сетке.
Полнейшая беспомощность! Гордость моя была уязвлена. Неужели не справлюсь,
неужели я слабее других? Вот так началось. А потом, когда я почувствовал, как это здорово — взять мяч, понял, что без
футбола не смогу жить.
— Значит, вы уже не изменяли футболу, как, скажем, легкой
атлетике или баскетболу?
— Один только раз и на один миг. После первого матча,
сыгранного за команду Льва Мисиожника. Я полетел в ноги нападающему и... очнулся
в больнице. Мяч отбил, но удар пришелся в голову. Посмотрел на себя в зеркало:
в бинтах, одни глаза видны. Подумал: так вот каков он, футбол! Но тут же
устыдился собственной слабости. Выписался из больницы и побежал на стадион. И
почти сразу меня пригласили в черниговскую «Десну». Вот там-то и началась
настоящая работа с тренером Иосифом Лившицем. Если сказать в двух словах — я
изнемогал. Однако, видимо, без такого труда ничего в спорте не добиться. Тем
более, если, как я, опоздал на несколько лет, и надо догонять. Еще через год я
оказался в киевском «Динамо» — рядом с Олегом Макаровым, на которого взирал,
как на бога.
— Но, помнится, вы не сразу заменили прославленного
киевского вратаря?
— По-настоящему обосновался в киевских воротах только в
шестьдесят четвертом. И в том же году впервые получил приз «Огонька». Мне
кажется, решающую роль в этом сыграл матч со «Спартаком» на Кубок...
Да, Банников прав. В те два дня (матч переигрывался на
следующий день) он буквально потряс зрителей. Вратарь творил невозможное. То с
места взмывал вверх, как птица, то пулей летел вперед, то, как в замедленной
съемке, проплывал несколько метров в воздухе и вроде бы зависал на месте,
перехватывая мяч. Он был то легок, то тверд, как скала. Все, чем наградила его
природа, все, что выработал он в себе огромным трудом, все это он расходовал
щедро в том матче. И
сразу об этом элегантном вратаре горячо заговорила пресса. Он тут же стал
вратарем сборной страны — парень, о котором еще совсем недавно никто ничего не
знал, который даже и не мечтал о славе. А она грянула, как веселая, громкая
майская гроза.
— Отрезвление пришло быстро, — продолжал Банников. — В
товарищеском матче против сборной Бразилии. Я был уверен в себе, не сомневался,
что сыграю удачно. Но Пеле смял и нашу защиту, и меня. Я понял, что надо еще
многому учиться, многое постигнуть. Грустно, когда приходит разочарование. И
хотя на будущий год я выехал в составе сборной на чемпионат мира в Англию,
прежняя радость не возвратилась: меня не поставили ни на один матч.
Да и в клубных делах я отстал: динамовцы стали чемпионами
страны, а я остался без медали — не успел сыграть нужного количества матчей.
Словом, это был почти самый трудный год в моей спортивной судьбе.
— Почему почти? Было еще труднее?
— Увы, в шестьдесят девятом, когда я, кстати, тоже остался
без медали — на этот раз серебряной. В начале сезона я тяжело повредил руку,
долго лечился, а когда, наконец, поправился, так и остался до конца сезона в
запасе...
Он любит свою семью — жену Людмилу и дочку Иришку. В семье он всегда черпал
нужный заряд бодрости и спокойствия, без которых вратарь не вратарь. Но тут и
семья мало чем могла помочь. Как преодолеть чувство ненужности? На людях он
старался скрыть свое настроение, но дома видели, как он мучается, как, словно
лунатик, бродит из угла в угол, не находя покоя, не в состоянии убежать от
тревожных мыслей. Ведь ему уже скоро тридцать, по неписаным футбольным законам
это уже почти конец вратарской биографии.
Банников придумывал себе массу дел — таких, какие требовали
физической нагрузки. Ни на один день не позволял себе расслабиться, помимо
обязательных тренировок, бегал кроссы, работал со штангой, часами плавал в
бассейне. Он страстно мечтал вернуться в большой футбол. И вот весной семидесятого
года его пригласили московские торпедовцы, и он, истосковавшийся по мячу, с
радостью принял приглашение.
— Вообще-то
я однолюб. В киевском «Динамо» я стал вратарем, выступая за этот клуб, получил
высшее образование, с этой командой я изведал самые большие радости, какие
могут выпасть на долю спортсмена. Я не думал, что «Торпедо» откроет для меня
еще что-то новое. Но случилось именно так. Уж не знаю почему, но новый коллектив
встретил меня как близкого человека. Говоря о командах, мы слишком часто
употребляем слово «семья», и поэтому не так уж веришь ему, когда вновь и вновь
встречаешь. Но в данном случае иначе не скажешь — да, именно семья. И буквально
с первого же дня вернулось ко мне то чувство душевной легкости, о котором я уже
стал забывать. К счастью или к несчастью, но вскоре представился случай
доказать на деле, как я благодарен автозаводцам за их отношение ко мне.
Это случилось в Баку. Он прав, говоря «к счастью или к несчастью». К
счастью — потому, что нет, наверное, большего удовлетворения, чем на добро
ответить добром. А он играл на грани нокаута и спас свои ворота во многих
эпизодах. К несчастью же — потому, что е одном этом матче оп дважды
перенес сотрясение, все видел в тумане, но защищал ворота «Торпедо» до конца.
Позже тренер «Нефтчи» Ахмед Алескеров рассказал мне:
— Я видел, что с Банниковым происходит что-то неладное, и
удивлялся его стойкости и мужеству. Наверное, только такие люди и становятся
большими мастерами...
— В
Москве меня поразило и нечто другое. Помню, играем против «Динамо». За
воротами, как всегда, Алексей Хомич со своей камерой. Болеет он, конечно, за
свою родную команду. Но вот кончился первый тайм. Идем в раздевалку. Хомич
рядом. И вдруг начинает говорить о моих ошибках, на ходу рассуждает, как
следовало сыграть. Если выражаться примитивно, то действует против своих.
Вдумайтесь в это! С той поры, когда я вижу Хомича за своими воротами, за
спиной, играю вдвое старательнее.
— И в заключение: на чем держится вратарское искусство?
— Ну, это большая тема. Могу лишь сказать вкратце, что
когда-то я считал обязательным условием внешнюю красоту игры. Позже понял,
красота красотой, но главное все-таки — надежность. Только тот вратарь
по-настоящему хорош, который умеет принимать мяч просто и незаметно. Это
трудно, но в этом изюминка. Надо быть обязательно смелым. Дрогнешь хоть в одном
эпизоде, так и останешься трусом, а без смелости в воротах делать нечего. Ты
первый номер и последняя надежда команды. Значит, нечего считаться с
собственной персоной. И еще, если команда играет в определенном моральном
ключе, то и ты обязан вести ту же партию: победу приносит сумма усилий, и все
они должны быть созвучными.
Очень рад, что вернулся в большой футбол, что снова играю за
сборную страны, стал призером «Огонька». На этом призе такие обязывающие слова
— «мужество, ловкость, смелость, находчивость»... И вот в списке «33-х»
оказался. Вот так, за самым неудачным годом пришел самый удачный. Но ведь тут
не лотерея, правда? В общем, живу, играю, нужен...
Интервью провел Михаил МИХАЙЛОВ.
(«Футбол-Хоккей», 1970)