Судьбу, как
известно, не выбирают. Выбирает нас она и, возможно, задолго до рождения,
вместе со словом, которое было вначале. Можно ли ее изменить, подправить,
подкорректировать? Это один из вечных вопросов, и ответа на него нет. Но, может
быть, он и не нужен. В конце концов, из историй судеб и состоит мир. Вот одна
из них - Вадима Никонова, человека, футболиста, тренера. Судьба ершистая, с крутыми поворотами. Но, несмотря ни на что, он
считает себя счастливым человеком. И знаете, почему? Судьба, словно в награду
за стойкость, свела его с великими современниками - Виктором Масловым, Эдуардом
Стрельцовым, Валентином Ивановым, Валерием Ворониным,
Валерием Харламовым, Всеволодом Бобровым... Вспоминая свою футбольную карьеру,
он неизменно возвращался и к ним, к встречам и беседам с ними.
вадим никонов: Я всегда старался быть независимым
За свою
долгую жизнь в футболе Никонов не раз обращался к своей памяти, пытаясь понять,
почему все в его судьбе сложилось именно так, а не иначе. Вот и при нашей
встрече он, вспоминая, то замолкал на мгновение, словно подыскивая нужные
слова, то перескакивал через десятилетия, торопясь высказать что-то пришедшее
на ум и боясь забыть. Я не останавливал его, не перебивал. Лишь изредка в
паузах задавал вопросы, возвращающие прерванную речь к ее истокам.
КОМАНДА
МЕЧТЫ
Мечты на то
и мечты, чтобы не всегда осуществляться. Иной всю жизнь проживет, а так и не
дождется ее исполнения. Никонову в этом плане повезло.
— Вадим
Станиславович, вы попали в «Торпедо» не сразу?
— Да,
сначала я решил записаться в «Динамо», за которое тогда болел. Но то ли
желающих оказалось слишком много, то ли еще по каким-то причинам меня не
приняли. Что делать? Играть уж очень хотелось. И пошел я тогда в «Серп и
молот». Сейчас этой детской школы уже нет, остался лишь стадион. Первым моим
тренером был Владимир Васильевич Захаров, а затем Николай Васильевич Поставнин — легендарная личность, первый чемпион СССР по хоккею с шайбой, бронзовый призер по футболу в составе
«Динамо». При поступлении, каюсь, пошел на обман, приписав себе два лишних
годика, боялся, что и здесь не возьмут. Так и начал играть сначала за 1946-й,
затем за 1947-й и только потом за свой 1948 год.
Поначалу
дела у меня не заладились — росточку был невысокого, щупленький. Ребятам помощнее
ничего не стоило меня затереть. Поэтому проявить, показать себя было неимоверно
сложно. Видя это, я решил: все, брошу футбол, поступлю в инфизкульт,
буду учиться, получу профессию тренера, организатора, тем более что к этому у
меня были вкус и склонности. Но помог случай. Играем мы с первой командой
«Торпедо» на стадионе «Серп и молот». Я забиваю пару мячей. После матча ко мне
подходит Юрий Васильевич Золотов, в то время начальник торпедовской команды
мастеров: «Есть желание играть за «Торпедо»?». У меня аж
дух перехватило, ведь я бредил этой командой. После «золотого» сезона-1960
влюбился в нее, как оказалось, на всю жизнь. Но даже в самых дерзких мечтах не
мог представить себе, что когда-нибудь смогу выйти на поле в футболке этого
клуба.
Через три
дня я играл за торпедовский дубль в Люберцах против ростовчан. Первые игры мне
не давались, но постепенно освоился, стал забивать и уже в сентябре 1967 года
дебютировал в основе с «Черноморцем».
— Пик вашей
карьеры пришелся на начало 1970-х. Вы даже были признаны лучшим нападающим
страны.
— Верно.
Самыми замечательными в моей футбольной биографии оказались сезоны 1974-1975
годов. Но до этого получилось вот что. В 1971 году команду вновь возглавил
Виктор Александрович Маслов, и первое, что он сделал, — отправил меня в дубль,
ничего не объясняя, даже, кажется, толком не переговорив со мной. Позже я
узнал, что он, будучи тренером киевского «Динамо», внимательно следил за мной,
или, точнее, присматривался. Поначалу я обиделся, но,
вспомнив любимую бабушкину поговорку - «На обиженных воду возят», понял, что
обижаться надо только на себя, и начал работать. Вскоре стал регулярно и
помногу забивать. Маслов сразу заметил это и начал подпускать меня в основу.
В очень
важной игре с киевлянами я вышел на целый второй тайм. Тот матч мы выиграли, и
я окончательно обосновался в основном составе, выступая практически без замен.
А в 1973 году он сделал меня капитаном команды. Тогда-то Маслов и объяснил мне
свой поступок: он хотел дать мне понять, что все, чего я достиг до этого, —
сущая ерунда по сравнению с тем, чего можно добиться, предъявляя к себе
максимальные требования. А помочь в этом может смена амплуа. Я, например, в
свое время только центрального защитника не играл. И тот же Маслов любил
повторять: «Если ставят тебя в основной состав, не важно, на какой позиции
играть». Он был убежден в несомненной пользе таких перестановок. Я потом в
своей работе часто это использовал. Как-то предложил Юре Тишкову сыграть на
месте крайнего полузащитника. Он не понял, переспросил: «А зачем мне это
нужно?». — «А затем, — ответил я, — чтобы ты понял, что такое, потеряв мяч,
отбирать его».
УДАР В СПИНУ
Жизнь иногда
делает такие крутые повороты, что не удержишься. Вынесет в лучшем случае на
обочину, а то и в кювет. Выбирайся потом. Нечто подобное произошло с Никоновым.
Он выкарабкался, но не успел догнать ушедший далеко вперед пелетон.
— Вас, можно
сказать, «подстрелили» на взлете?
— Да, в 1975
году случилось то, что случилось. Я считаю это несчастьем. Начало того сезона
складывалось для меня очень удачно. К июню забил уже шесть мячей, получил
приглашение в олимпийскую сборную, «Торпедо» ждали матчи с «Наполи» и «Галатасараем», но вместо всего этого я оказался в далеком
Чебаркуле, в войсковой части. Причем я не отказывался служить, но хотел быть
футболистом. Так нет же, взяли и без всяких объяснений отправили в часть. Я там
ничем не занимался. Извините, одним местом груши околачивал. Зачем? Все
оказалось одновременно и просто, и сложно. Футбольный ЦСКА тогда возглавил
Анатолий Тарасов и чуть ли не на приеме у министра обороны Гречко сказал, что
ему нужны такие-то и такие-то игроки. Начался массовый весенний «призыв» в
армию. Так я и оказался в Чебаркуле. Пробыл там полгода. У командира дивизии,
помню его фамилию, Колесниченко голова кругом шла от происходящего. Сначала мне
по ВЧ (высокочастотная связь, которая использовалась только в чрезвычайных
ситуациях) звонит Тарасов, потом он получает бумагу с приказом дать мне
характеристику для выезда в Ирак. Там тогда стояла наша танковая учебная
дивизия. Наконец, дней за пять до нового года меня вызвали в Москву. Я приехал,
пробыл неделю, и меня отправили назад. Почему? Ответили, что я не сдал
противогаз и автомат. Мне было до слез обидно, ведь дома осталась жена с
маленькой дочкой на руках практически без средств к существованию.
Словом, поломали мне и личную жизнь, и карьеру.
— И как
развивались события дальше?
— Приезжаю я
на первый сбор ЦСКА в Сухуми, а там — порядка шестидесяти человек «защитников
родины» помимо тех армейцев, кто остался в команде с прошлого сезона. На одной
из тренировок, которую проводил Владимир Федотов по тарасовской системе — с
блинами от штанги, я чуть не помер. Ну что тут скажешь, пришел человек из
хоккея и решил все автоматически перенести на футбол, совершенно не понимая и
не разбираясь в этой игре. Спустя некоторое время мне говорят: «Рядовой
Никонов, вы вроде в футбол разучились играть». - «Да не разучился, — отвечаю, —
просто приехал с десятью килограммами лишнего веса, так как на полгода был
отлучен от игры».
Когда я
впервые после возвращения в Москву встретился с Тарасовым, он мне говорит:
«Вадим Станиславович, вы должны написать рапорт, что хотите стать офицером». Он
считал, что в ЦСКА могут играть только лейтенанты. Я отвечаю: «Не могу, я без
высшего образования». А им обязательно нужна была моя подпись, так как звание
младшего лейтенанта без согласия самого человека не присваивают. «А если не
напишете, - парировал Тарасов, — снова отправитесь в часть». Я твердо стоял на
своем: не буду писать заявление, и все! То ли моя непреклонность, то ли
заступничество известных спортсменов — Андрея Петровича Старостина, Анатолия
Фирсова, Валерки Харламова, да и жена ходила к Тарасову, но все обошлось, они
отстали.
Постепенно я
пришел в норму, футбольное брало свое, стало что-то получаться, но чувствовал
себя некомфортно - другой коллектив, другие отношения, другая жизнь. Спасло
меня, что в ЦСКА пришел Всеволод Михайлович Бобров. В июне 1977-го подходил
срок моей демобилизации. Я договорился о возвращении в «Торпедо», побывал на
приеме у гендиректора завода. Он сказал: «Ждем тебя, Вадик». И Валентин Козьмич
подтвердил — примем с распростертыми объятьями. Правда, как оказалось позже,
объятий не было.
В декабре
1976-го в ЦСКА сказали, что, если я ухожу в «Торпедо», значит, надо идти в
казарму и до июня дослуживать в части. На тот момент Бобров еще не вступил в
должность главного тренера, но был в курсе всех событий: «Ты чего дурачка-то валяешь? Иди, пиши, что будешь до конца сезона
играть как вольнонаемный. Все остальное я беру на себя». Я так и сделал. В июне
Бобров стал главным, и мне надо было увольняться.
Играли мы
тогда прилично, шли на пятом-шестом месте, впереди были две ответственные игры
с «Днепром» и «Шахтером». Как назло, «сломались» несколько ведущих игроков.
Бобров подходит ко мне: «Вадим, я понимаю, у тебя уже чемоданное настроение, но
положение безвыходное, ставить некого, хоть самому выходи на поле». Я не мог
ему отказать, сказал, что поеду на матчи и отыграю за его хорошее ко мне
отношение. После последней игры он вновь подошел ко мне и предложил остаться в
ЦСКА: «Хочешь офицером, хочешь вольнонаемным, но я очень хочу, чтобы ты
остался». Я ответил: «Всеволод Михайлович, случись это раньше, до призыва,
может, я и остался бы». Тем более что, как выяснилось, в «Торпедо» меня особо
не ждали. Была уже другая команда, иной стиль игры. Поиграл я недолго, правда,
удалось встретиться на поле с «Бенфикой», но, по
признанию многих болельщиков и специалистов, я уже был совсем не тот. Отыграв
половину сезона-1977, в 1978-м я прочно осел в дубле. Много забивал, но
Валентин Козьмич не был настроен возвращать меня в основу. Я пошел к директору
и попросил дать мне возможность хотя бы попробовать. Иванов выпустил меня на
десять минут в матче с «Араратом» и на пятнадцать — с киевлянами. Это были мои
последние игры за «Торпедо».
По окончании
сезона Иванов предложил мне быть его помощником, но я отказался — чувствовал,
что есть силы еще поиграть. Иванов видел меня только на позиции нападающего, с
чем я не был согласен. Я мог принести больше пользы как созидатель, а не как
бомбардир. И жизнь подтвердила это. Правда, уже в «Факеле». Играя на месте
опорного полузащитника, я забил пятнадцать мячей, больше провел только Муханов. Мне предложили вернуться в «Торпедо», но уже при
Салькове. Я категорически отказался. Вместо этого поехал в Рязань, где был
играющим тренером и готовился к поступлению в ВШТ. На этом моя игровая карьера
закончилась.
С ЧИСТОГО ЛИСТА
Игроцкий век футболиста короток. Как ни
крути, десять-пятнадцать лет — и начинай все заново. Собственно, любой
спортсмен проживает две жизни — одну «до», другую «после». В нашей стране это,
как правило, две большие разницы.
— И тут
началась ваша тренерская карьера?
— Началась —
громко сказано. Поначалу тренировал детишек. Потом стал третьим помощником у
Иванова, а когда Валерка Филатов ушел в «Локомотив», возглавил дубль. Там-то я
впервые увидел Юру Тишкова. По большому счету, он никому не был нужен. Будучи
1971 года рождения, он играл за 1969-й, поскольку ни 1970-й, ни 1971-й в нем не
нуждались. Понимаете, он был гадким утенком. Он приглянулся мне скоростенкой, что-то большее в то время разглядеть было
трудно. Я пригласил его в дубль. И вот после одной из тренировок играет основа
против дубля. Юрка был в запасе, минут за 10-15 до конца выпускаю его на поле.
Иванов спросил: «Что это? Нескладеха какой-то!». Но
когда Юрка получил мяч и сделал что-то по-футбольному
яркое, мастеровитое, Иванов тут же переменился во мнении: «А кто он, откуда?».
Я объяснил. Юра потихоньку окреп, ножки округлились, оказалось, что он владеет
хорошим ударом с обеих ног, стал лучшим бомбардиром дубля, а вскоре и игроком
основы.
— То есть
превратился в белого лебедя?
— Да, и
никто не мог предположить тогда, что в скором времени все в его жизни круто
изменится. Страшная у него оказалась судьба, несправедливая, именно к нему
несправедливая. Не заслужил он этого. Помню, перед тем как перейти в «Динамо»,
дня за три до нового года, он позвонил мне и сказал, что хотел бы зайти,
поговорить. Приезжает с бутылкой шампанского и коробкой конфет. Вижу, он
какой-то напряженный. Чтобы разрядить обстановку, в шутку говорю: «Юра, ты же
знаешь, я шампанское не пью!». А он, словно не слыша меня, спрашивает: «Вадим
Станиславович, что мне делать — уходить в «Динамо» или нет?». Я помолчал с
минуту, а потом ответил: «Что делать, спрашиваешь? Юра, ты ведущий игрок в
«Торпедо». Команда спивается, но ведь ты же не спиваешься. В истории клуба уже
было такое, когда Маслов ушел в Киев, практически все футболисты ушли, но
остались Иванов, Воронин, Шустиков, и на этом хребте выстроилась новая
команда». Я его предупреждал, что тренер, который приглашает его в «Динамо»,
сегодня есть, а завтра его может и не быть. Здесь же все свое, родное. Он
защищался, говорил, что там у него много друзей. «Допустим, — возражал я, — но
ведь тебя встретят не как игрока, а как товарища, а в картишках,
как известно, нет братишек. Ты ведь не на свободное место идешь, а на чье-то,
какого-то конкретного футболиста». К сожалению, я как в воду глядел. Сначала
несчастье в Коломне, а спустя несколько лет — трагическая гибель. Эту весть
принес Юрий Белоус (мы тогда были на сборах на Кипре). Я был просто в шоке. Юра
был очень честным, порядочным человеком, не терпел лжи, поэтому, наверное, его
и убрали, чтобы другим неповадно было. Я часто вспоминаю его. Да, судьбу не
выбирают, но, не перейди он тогда в «Динамо», может, и не случилось бы ничего.
— Да,
светлая ему память. А как развивалась ваша тренерская карьера дальше?
— В целом,
она так и не сложилась. Знаете, тут очень важен счастливый случай, что ли, надо
попасть в струю, как на гребень волны, которая тебя сама вынесет куда надо. Со
мной такого не произошло. Очень долго был в подвешенном состоянии. Встречаю
как-то Пал Палыча Бородина. «Как, ты без дела
сидишь?» Тут же звонит Владимиру Алешину: «Как такое
может быть?». Приезжаю на стадион, подхожу к главному тренеру лужниковского «Торпедо» Тарханову, а он с порога — как
обухом по голове: «Тут про тебя такая молва идет, что ты чуть ли не законченный
алкоголик». — «Саша, побойся Бога, какой же я алкоголик, если у меня семья
здоровая и я постоянно за рулем?». Почему распространялись такие слухи? Я даже
знаю, кто этим занимался. Наверное, за то, что я всю жизнь был независимым, ни
перед кем не прогибался. В общем, года три проработал при Тарханове на вторых
ролях.
Когда
Белоусов ушел в «Торпедо-ЗИЛ», я стал работать с дублем, а с приходом Петренко
меня опять задвинули. Тут Борис Игнатьев пригласил в «Торпедо-ЗИЛ», правда, в
качестве непонятно кого, что-то вроде селекционера, пленки с матчей соперников
возил. И только с приходом Евгения Кучеревского
появилась ясность. Женя позвал меня конкретно на дубль, ну а когда он по
состоянию здоровья ушел, Володя Сахаров мне сказал: «Давай, Вадик, готовься». Я
понял, к чему надо готовиться.
ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ
Жизнь
улыбается нам нечасто. И улыбка эта бывает разной — иногда счастливой, иногда
больше похожей на насмешку. Сразу и не разберешь. Сполна испытал на себе это и
Никонов.
— К
должности главного тренера?
- Вот-вот.
После долгих лет неопределенности руководство моей родной команды пришло к
тому, к чему, наверное, можно было прийти гораздо раньше. Стал
тренером (Никонов горько усмехнулся. — ИТ),
но ни с кем так больше работать не хочу. Понимаете, все было: и еду в Мячково
на дровах готовили, и поле нечем было полить, и ставить в состав на игру иногда
тоже некого было — с миру по нитке собирали. Спасибо Евгению Гинеру, дававшему взаймы, правда, нашими же игроками,
которых раньше забирали за долги. В общем, остались, не знаю как, наверное, не
обошлось без помощи свыше. Оказалось, что кому-то якобы были должны за прошлое.
Был период, когда ребята, не получая зарплату, отказывались выходить на поле. Я
тогда собрал их и сказал: «Поймите, вам надо дальше играть, не в этой команде,
так в другой». Мы тогда поняли друг друга и потому, наверное, выстояли. В тот
сезон журналисты признали меня едва ли не самым остроумным тренером. А мне,
собственно, ничего другого и не оставалось, как шутить. Горько, правда, но
шутить. Нас и судьи душили, и голы руками забивали. Кого обычно бьют? Слабого.
Вот нас и били.
— Но на этом
ваши злоключения не закончились.
— Еще как не
закончились. Когда «Норильский никель» купил зиловскую
команду и на ее руинах стал выстраивать «металлургов», а потом «горожан»,
тренером был приглашен Сергей Алейников. Мне предложили ему помогать. Было,
конечно, немного обидно, но куда деваться. Надо жить дальше, без работы в то
время оставаться было нельзя. И я пошел помогать от чистого сердца. Но лучше бы
этого не делал. То, что увидел, повергло меня в шок. И сами тренировки, и
принципы общения с игроками, вернее, полное их отсутствие (ни пошутить, ни
расслабиться, ни поговорить), — все приводило в недоумение. Тренировки
продолжались по два с половиной часа. Отработав какое-то время, мы могли
вернуться в тренажерный зал, а потом вновь выйти на поле. Футбольных упражнений
вообще не было. Когда спрашивал Сергея, он коротко бросал, мол, так итальянцы
делают. Ребята быстро просекли это и стали подсмеиваться над ним. Алейников же,
как мне показалось, подумал, что это я ребят против него настраиваю. И на
последнем сборе я почувствовал перемену в нем. В общем, вернулись в Москву,
сыграли первый матч со «Спартаком» — 2:2. Все довольны, а я не в своей тарелке,
да и Белоус как-то искоса на меня смотрит, точно на прокаженного. Дали нам три
дня выходных. Я уехал с женой в деревню — и вдруг звонок от Белоуса: «Срочно
приезжайте в клуб. Алейников с вами не хочет больше работать». — «Почему?» — «Вы уходите с тренировок, увиливаете
от работы, анекдоты ребятам рассказываете». — «А куда мне деваться,
сезон-то уже начался?». «Денька через три позвоните мне, может, что-нибудь
найдем для вас», — и повесил трубку. Проходит три дня, звоню. Его нет.
Через шесть дней приезжаю в клуб, и он с порога говорит: «А почему же вы мне не
позвонили?». Я все понял, но история на этом не закончилась.
В Минске был
организован товарищеский матч ветеранов нашего футбола. Встречаю там Алейникова, его к тому времени уже отправили в отставку, и
прошу объяснений. Он мне в ответ: «Вадим Станиславович, я-то тут при чем! Вы кому больше верите?». Я больше верю Алейникову. А Белоус? Я ведь ему правду все время в глаза
говорил, убеждал, что нельзя урезать премиальные ребятам. «Они и так три тысячи
получают, а вы хотите им по полторы платить в зависимости от занятого места.
Так для этого надо сначала укомплектоваться достойно, а потом уже требовать
занятия высоких мест». Словом, нехороший осадок остался у меня от работы с этим
человеком. Да и у других, думаю, тоже.
— Но потом
удача вам все-таки улыбнулась.
— Да, от
работы с Игорем Колывановым в юношеской сборной остались только приятные
воспоминания. Мы стали чемпионами Европы, и эта победа до сих пор остается
единственной на таком уровне. Самое главное, мы с Колывановым одинаково
понимали футбол. У нас не было разногласий в плане тактики. Без острой
необходимости я старался никуда не лезть. Есть главный тренер, есть помощник,
это творческая работа. Когда спрашивали совета, давал и радовался, если он шел
на пользу. Сейчас в юношеской сборной 1994 года рождения, которой я руковожу,
есть неплохие ребята хотя бы по здоровью, что немаловажно в футболе, но...
Огромные деньги, которые сегодня крутятся вокруг футбола, вызывают в ребятах,
особенно молодых, смущение. Отношение такое: вы сначала заплатите, а потом я
что-то сделаю. А это неправильно. Постоянно твержу им: «Сегодня на первом месте
у вас должен быть футбол, на втором — футбол и на третьем тоже футбол». Эта
простая истина была выстрадана мною, всей моей судьбой в футболе.
Иван
ТИМОШКИН.
Еженедельник «Футбол». №32. 2010 год